Любовь, как следствие вендетты

Она слегка побледнела. Уже поздно каяться и просить у него деньги, как она хотела сделать, когда услышала, что остается без содержания. Тем не менее она заговорила, не подозревая, как привлекательны ее глаза, которые смотрели на него:

— Я собиралась поговорить с тобой о деньгах…

— Не забывайся.

— Так как я не могу… э… получить сейчас деньги, — продолжала она, не обращая внимания на короткое предупреждение, — я думаю, что, может быть, мы придем к какому-нибудь соглашению относительно моего содержания… О, я знаю, что оно приостановлено, но Луиза заболела и здесь мальчики, мне действительно нужны деньги…

Она умолкла, чувствуя внутри пустоту. Эти жесткие черты говорили, что она зря теряет время. Почему, думала она сердито, она так глупо уверила себя, что он непременно попадется в ее руки? С какой-то слепой уверенностью она представляла себе, как требует денег, а Дарес кротко выдает ей требуемую сумму.

Но тогда она не принимала во внимание, что будет связана браком. До бракосочетания власть была у нее в руках, но теперь положение изменилось. Ярость и досада оставили маленькие красные пятнышки на ее щеках. Дарес, казалось, получал удовольствие от ее поражения, глядя на нее сверху вниз, и на губах его играла достаточно издевательская улыбка.

— Я должна иметь деньги, — разозлилась она. Ее глаза превратились в два зеленых камушка. — Если ты не переменишь своего отношения ко мне, я покажу тебе, как умею делать долги!

Всю насмешку на его лице как рукой сняло. Он придвинулся ближе… пожалуй, слишком близко.

— Мои предупреждения, Тони, не простое сотрясение воздуха. С самого начала ты собиралась прибрать мои деньги к своим жадным английским ручонкам. Выплату я сделал, я выплатил тебе пять тысяч фунтов по твоему первому требованию, но поклялся больше ничего не давать тебе, кроме ежемесячного содержания, конечно.

У него был мягкий голос, но в нем была твердая угроза, которую Тони не могла игнорировать, а Дарес, почти касаясь пальцем ее лица, добавил:

— Если ты посмеешь сделать еще один долг, ты будешь долго жалеть об этом.

Ни злости, ни повышенного голоса, а Тони поняла, что почти дрожит. Она, которую друзья считали абсолютно бесстрастной! Это было невероятно!

— Ты никогда не применишь физическую силу…

— Почему? Может, ты будешь со мной бороться? — поинтересовался он с прежней насмешкой.

— Если ты хоть пальцем меня тронешь, я пойду в полицию.

— Это, я боюсь, тебе не поможет. Грекам разрешается наказывать заблудших жен.

Можно говорить, что он был наполовину англичанин, но эта его английская половина совершенно растворилась в греческой.

Дарес мог иметь отца-англичанина, но предпочитал считать себя греком.

— Я могу бросить тебя, — сказала Тони, вызывающе глядя на него.

— Точно. Но тогда мой дед будет считать брак расторгнутым.

Его глаза горели от удовольствия, когда он добавил:

— Понимаешь, в Греции секс рассматривают как свидетельство супружеских отношений. И если ты не живешь со мной… ну… Он пожал плечами, затем мягко рассмеялся, а краска бросилась ей в лицо. Она бы поспорила, объявила его лжецом, но прожила в Греции уже порядочно и знала насколько важны для обывателя сексуальные отношения. В любом случае она не думала серьезно уходить от мужа. С одной стороны, она все еще надеялась каким-то способом отплатить ему за оскорбления, а с другой, она не хотела расстраивать родителей сейчас, когда они восстанавливают свой бизнес.

Но она должна иметь деньги, и как их получить, занимало ее голову несколько дней после разговора с Даресом, в течение которых она заменяла заболевшей Луизе мать. Мальчики через день или два стали, казалось, спокойнее, и Тони отнесла это к болезни их сестры. Только на четвертый день, когда Робби не явился на чай, она начала понимать, что что-то происходит.

— Где Робби? — спросила она у Дэвида, но тот угрюмо посмотрел на нее.

— В своей комнате.

— Что он там делает? Сходи и скажи, что чай готов.

— Он не может спуститься.

Сердце Тони екнуло. Определенно, Робби не мог заболеть. Луиза, будучи по природе непослушной, болея, стала еще более дерзкой и нахальной. А мальчики были упрямы и строптивы, и хотя Тони как-то порадовалась тому, что они досадили ее мужу, через секунду была готова схватить их и как следует им всыпать. К ее удивлению, те разрушения, которые они творили, затрагивали и ее, потому что иногда это были просто акты вандализма. А когда мальчики, борясь в гостиной, разбили редкую статуэтку из нефрита, она больше огорчилась из-за невосполнимой потери, чем из-за ярости и угроз мужа.

— Что ты хочешь этим сказать? — пытаясь сохранить спокойствие, спросила Тони.

— Этот тип… ну, дядя Дарес… он отослал Робби наверх после ленча и запретил ему спускаться сегодня.

— Дядя Дарес… Как это случилось?

Первые несколько дней Тони старалась заставить мальчиков быть хоть немного уважительными, для их же пользы, но они упрямо отказывались называть Дареса "дядей".

— Что он натворил?

— Нагрубил садовнику. А потом этому ти… Он нагрубил дяде Даресу, когда тот велел ему извиниться.