Любовь как вредное пристрастие (СИ)

Не верит мне, не желает слышать… Все внутри обрывалось нить за нитью, полосуя душу, превращая в хлам прошлое, настоящее и будущее.

— Мне казалось, мы стали единым целым, понимаем друг друга как никто другой, — Нелли смахнула слезы. — Казалось. Чудесная фантазия.

Она замолкла, видимо, для того, чтобы перевести дыхание или же чтобы достать ланцет поострее: все-таки операция по вырыванию моего сердца достаточно сложна и нужно быть всесторонне подготовленной для нее… Я воспользовался заминкой, указав на очевидное.

— Не в упреках сейчас суть. Просто ответь на вопрос: ты мне веришь?

Она и секунды не колебалась перед ответом.

— Нет.

И крышка гроба захлопнулась, сверху на нее посыпались комья земли.

— Без доверия нет любви. И если ты мне не веришь, то, следовательно…

— Заткнись, Доронин! — заорала она, и от неожиданности я застыл.

Нелли никогда не кричала. Да, иногда повышала голос, когда сердилась, но кричать вот так надрывно, истерически…

Я смотрел на нее так, словно впервые увидел. Эта ставшая чужой и далекой за считанные минуты женщина, стоявшая передо мной, и сама страдала от своей жестокости. Она плакала, вытирая глаза и нос рукавом потрепанного джемпера. Даже в этом жесте не узнавал ее, а думал, что изучил вдоль и поперек.

— Не тебе говорить о любви, — покрасневшие глаза сверлили меня обвиняющим взглядом. — Да и не мне. Все кончено.

— Вот так легко? После чьих-то чужих слов, перевесивших мои? И ты легко пошлешь к дьяволу все, что было и есть между нами?

Может, это дурной сон? Я подцепил какую-нибудь заразу и теперь брежу… Может, надо проснуться и закинуться лошадиной дозой антибиотиков?

— Все, что было, лишь иллюзия, — мертвым тоном произнесла жена.

Стянула с пальца обручальное кольцо, секунду смотрела на него, а я забыл, как дышать… После ее взгляд вернулся к моему лицу. Она просто прицеливалась, как оказалось… И второй раз увернулся от летевшего в меня снаряда.

Обувшись, подхватив рюкзачок, стоявший у полки, моя любимая жена, превратившаяся в предательницу и фурию, прошла мимо меня и хлопнула дверью.

Какое-то время я пытался охватить разумом все случившееся. Откровенно говоря, реальность с трудом поддавалась анализу. Вообще не желала укладываться хоть в какую-нибудь систему. Поднял розовые стринги и, как даун, смотрел на них невидящими глазами.

— Бред. Это просто бред, — выдохнул, вновь выбросив трусики, запустив обе руки в волосы. — Я не изменял, Нелли! Не изменял…

Это было начало отчета. Через девяносто два дня нас развели. Я отпустил ее…

…В конечном итоге мир прекратил двоиться и норовить взлететь из-под ног. Отлепив тело от стены, мои ноги понесли его прочь от бара ближе к проезжей части. Достать телефон и заказать такси стало тем еще сумасшедшим квестом, но прошел его. Ждал машину, воспользовавшись любезной поддержкой фонарного столба.

Свежий воздух, пропитанный запеченной пылью, щедро смоченной дождем, чуть прочистил голову, а спотыкающиеся и неуверенные шаги приближали к белой «Калине», прибывшей за мной.

Домой… Забыться мертвым сном. Отключить вращение земли ну и вращение моих мыслей вокруг этой ведьмы Нелли снова Вишневецкой.

Я больно ударился лбом, не рассчитав угол наклона, когда залезал внутрь. Завалившись на сиденье, пробормотал водителю адрес. На мое счастье, у того, видимо, было все замечательно как со слухом, так и с умением дешифровать речь пьяных идиотов. Не переспрашивая, мужик вырулил на проспект, ориентируясь по навигатору.

Квартира Пашки, где сейчас обретался, была в одном из дорогих и центральных районов города. Приятель без вопросов приютил, сказав, чтобы не дергался с поиском жилья как минимум до конца года. Предложил в перспективе даже обитать вместе, тряхнув старыми студенческими временами. Послал его в пень, нам уже давно не девятнадцать.

В принципе, до холостяцкой Пашкиной берлоги мог бы и пешим ходом добраться, но веры в свои нетвердые ноги, почему-то отяжелевшие веки и голову никакой не было.

Минуту или две я был в отключке, спасительной и благодатной. Однако грубый голос таксиста решил вмешаться в нирвану: — Мы на месте, приятель. Я протянул трудяге купюру, даже не обратив внимания на ее достоинство, но, судя по довольному хмыканью, это самое достоинство пришлось тому очень даже по вкусу.

— Сдачу оставь себе, — промямлил и выкарабкался из салона.

Чертовы веки подводили меня, тяжелыми ставнями наползая на глаза. Я тщетно боролся с ними, но в лифте сдался, прислонился к стене, наслаждаясь темнотой и образами раздевающейся передо мной Нелли. Пользовались моей временной беспомощностью. Вот ведь сволочи! Двери разъехались в стороны, и я вывалился в коридор. Вернув дерзкое равновесие, я покачался в сторону знакомой двери.

Провозившись с ключами, которые все почему-то не хотели отпирать этот долбанный замок, ввалился в квартиру, захлопнул дверь и поздоровался с кромешной тьмой:

— Ну приииивеет…