Любовь хорошей женщины

Она глянула в окно сквозь тюлевую занавеску: да, так и есть. Машина, с виду новая, темно-зеленая. Испятнанная одежда, босиком и на мокром полу. Она отошла поглубже, где ее не было видно, но не могла придумать, куда бы спрятаться. Машина остановилась, открылась дверца, но мотор продолжал урчать. Она услышала, как дверца захлопнулась, а потом автомобиль развернулся и начал удаляться по переулку. А с крыльца послышались голоса Лоис и Сильви.

Это была машина учительницыного ухажера. Ухажер забирал учительницу из школы каждую пятницу после обеда, а сегодня как раз была пятница. Так что учительница сказала: «Давай подвезем домой этих малявок, они самые маленькие, а идти им дальше всех, и кажется, вот-вот дождь начнется».

Дождь и в самом деле начался. Он начался, когда Руперт возвращался домой вдоль берега реки. Она сказала: «Это хорошо, смоет твои следы, там, где ты столкнул ее в воду». Он сказал, что снял ботинки и ходил там в одних носках. «Значит, ты снова в своем уме», — сказала она.

Вместо того чтобы попытаться отстирать сувенирную скатерть или свою блузку, она решила сжечь их в духовке. Они ужасно воняли, и от смрада ей стало дурно. Это спровоцировало начало ее болезни. И еще краска. После того как она отмыла пол, ей все равно по-прежнему мерещились пятна, так что она взяла коричневую краску, оставшуюся после того, как Руперт покрасил ступеньки, и выкрасила весь пол в комнате. И ее затошнило оттого, что пришлось наклоняться и вдыхать краску. И еще боли в спине — боли начались именно после этого.

Выкрасив пол, она просто перестала заходить в гостиную. Но однажды она подумала, что лучше все же застелить стол какой-нибудь скатертью. Тогда все будет выглядеть почти как обычно. Если бы она этого не сделала, то ее золовка принялась бы шастать вокруг и вынюхивать: «Куда подевалась та скатерть, которую привезли мама с папой, когда ездили посмотреть на пятерняшек?» Зато если она увидит другую скатерть, то скажет только: «О, кажется, тут что-то изменилось». А непокрытый стол смотрится нелепо.

Она взяла скатерть Рупертовой матери, вышитую корзинками с цветами, и принесла ее в гостиную. Запах по-прежнему преследовал ее. И прямо на столе стоял темно-красный ящичек со штуковинами мистера Уилленса и его именем на крышке, так и простоял там все это время. Она не помнила, как поставила его туда или как Руперт его поставил. Напрочь о нем забыла.

Она взяла ящичек и спрятала его в одном месте, потом перепрятала в другое. Она никогда не рассказывала, куда спрятала его, и не собирается рассказывать. Она бы расколотила его вдребезги, но как расколотить вдребезги его содержимое, все эти штуки? Штуки для осмотра. Ну, мадамочка, давайте-ка осмотрим ваши глазки, просто сядем и просто расслабимся, просто закроем один глазик, а другой откроем пошире. Пошире, открывайте, ну же. Каждый раз будто играл в одну и ту же игру, и предполагалось — она ни сном ни духом, что происходит, и когда он доставал то одну вещицу, то другую, чтобы заглянуть ей в глаз, он хотел, чтобы она сохраняла спокойствие, этот грязный старый козел отфыркивался, давал волю своим скользким пальцам и отфыркивался. И ей не полагалось говорить, пока он не остановится и не спрячет свои инструменты в ящик, и тогда ей полагалось спросить: «О, мистер Уилленс, сколько я вам сегодня должна?»

И для него это было сигналом, чтобы он повалил ее и начал долбить, как старый козел. Прямо на голом полу, вколачиваясь в нее вниз-вверх, вниз-вверх, пытаясь вытрясти из нее душу. Шланг у него горячий, как паяльная лампа.

Как бы тебе это понравилось?

А потом в газетах написали: «Мистер Уилленс найден в реке. Он утонул».

Сообщили, что он ударился головой о руль. И что он был еще жив, когда оказался в воде. Смешно!

IV. Ложь

Инид не сомкнула глаз всю ночь — даже не пыталась уснуть. Она не могла лечь в комнате миссис Куин. Сидела в кухне часы напролет. Каждое движение давалось Инид с усилием, было трудно даже заварить чай или пойти в ванную. Стоило пошевелиться — и встряхивалась информация, которую она пыталась уместить в голове, с которой пыталась свыкнуться. Она не разделась, не распустила волосы, а когда чистила зубы, ей казалось, что она совершает нечто трудоемкое и незнакомое. Луна светила сквозь стекло кухонной двери — Инид сидела в потемках и смотрела, как пятно лунного света всю ночь ползет по линолеуму и исчезает. Исчезновение лунного пятна стало для нее неожиданностью, как и последовавшее за этим пробуждение птиц и начало нового дня. Ночь казалась такой долгой, а оказалась такой короткой, потому что к утру ничем не разрешилась.

Инид встала, на негнущихся ногах прошла к двери, отперла замок и села на крыльцо под занимающимся светом. Даже это движение взболтало все ее мысли. Ей пришлось снова рассортировать их, разложив по двум полкам. То, что случилось или якобы случилось, — на одну полку. Что с этим делать — на другую. И вот что же с этим делать, ей никак не удавалось для себя прояснить.