Любовь колдуна

Шли дни. О том, что происходило в стране, друзья узнавали на базарных площадях, где вовсю мародерствовали революционные солдаты и матросы, торгуя и выменивая на продукты вещи, которые, конечно, никак не могли им принадлежать, а были награблены, – а также из листовок, вкривь и вкось наклеенных на афишных тумбах, побитых пулями. 27 января они прочли о том, что объявлена реформа календаря: «Первый день после 31 января с/г считать не 1-м февраля, а 14-м, второй день считать 15-м и т. д.».

А когда запахло весной, в конце февраля (в начале марта, согласно новому календарю), мальчики увидели листовки, возвещавшие о том, что советское правительство переезжает из Петрограда в Москву и теперь Москва будет столицей Советской России.

Грозе было все равно, а Вальтер необычайно оживился.

– Если в Москву переедет правительство, значит, переедут и все посольства! – закричал он. – И посольство Германии – тоже! Я найду отца! И он отправит нас в Германию!

– Тебя он, может, и отправит, – хмуро сказал Гроза. – А со мной ему какого лешего возиться?

– Ну, во-первых, ты мой друг и жизнь мне, можно сказать, спас, – очень серьезно ответил Вальтер. – А кроме того, ты можешь принести пользу науке Великой Германии. У отца есть в Берлине знакомые ученые, они будут изучать те необыкновенные процессы, которые происходят в твоей голове.

Грозе от этих слов стало не по себе. Изучать необыкновенные процессы… Вдруг вскроют черепушку, вынут мозги и начнут в них ковыряться, лопоча по-немецки?.. Нет, тяни назад! Лучше уж оставаться неизученным, но живым. К тому же немцы – враги. Они против России воюют. Одно дело – дружить с Вальтером, потому что он все же старый знакомый, но совсем другое – ехать приносить пользу «Великой Германии». Еще не хватало!

– Ишь, размечтался, – буркнул Гроза неприветливо. – Ты прежде отца найди!

Сначала Вальтер как на крыльях летал от радостного ожидания, потом притих: на Сухаревке и в лавках Охотного ряда, где можно было услышать самые свежие слухи, говорили, будто посольства переезжают не в Москву, а в Воронеж, и американцы туда уже отправились. Видимо, за ними и немцы потянутся.

Вальтер приуныл. До Воронежа добраться было ничуть не проще, чем до Питера…

Минуло недели две, и вот однажды Вальтер вдруг проснулся среди ночи с криком:

– Я видел во сне отца! Видел отца! Он велел мне идти на Сухаревку и стоять возле ворот! Он туда ко мне придет!

Гроза только тяжело вздохнул:

– Это же только сон. Спать давай!

– Нет, я не буду спать! Я на Сухаревку пойду!

Вальтер вскочил, бросился к двери…

– Куда ты в такую пору пойдешь? – схватил его за руку Гроза. – На улицах стреляют. Убьют невзначай, как господина Окуневского из восьмого номера!

Кое-как Вальтер согласился подождать утра, но спать не лег и Грозе не дал: принялся в подробностях рассказывать свой сон.

Гроза не слишком-то верил в вещие сны, однако видеть Вальтера таким радостным было и самому приятно, поэтому он не перебивал. Удивительно, однако Вальтер помнил даже мелкие подробности своего сна: например, что на отце было надето длинное черное пальто с потертым и порыжелым меховым воротником; он был без шапки, его волосы разметало ветром. Вальтер также вспомнил, что из кармана его пальто торчал уголок бумаги с написанной на ней фамилией: «Трапезников».

Фамилия показалась Грозе знакомой, однако он никак не мог вспомнить, где ее слышал.

– Кто такой этот Трапезников? – спросил Гроза.

– Не знаю, – пожал плечами Вальтер.

Чем больше он радовался и преисполнялся нетерпеливым ожиданием, тем больше беспокоился Гроза: что же будет вечером, когда они вернутся в свою каморку, так и не встретив господина Штольца?

Вещие сны! Подумаешь, ерунда какая! Такая же ерунда, как и хиромантия!

И вдруг он вспомнил седого гадальщика, сидевшего на раскладной трости неподалеку от Смоленской площади, и как тот гадатель предсказал ему необыкновенную судьбу и великое могущество. Умение «бросать огонь» – это могущество, в самом деле так… И еще гадатель уверял, что Маша и Готлиб умрут в один день. Но они ведь и в самом деле умерли в один день!

Совпадение? Или в самом деле что-то есть и в хиромантии, и в вещих снах?

Ну что же, это скоро предстояло узнать.

Горький, 1937 год

Довольно скоро Ольга поняла, что комнат Фаина Ивановна не сдает и никаких жильцов в доме нет. К ночи во всех шести комнатах оставались только свои: Фаина Ивановна, прислуга Зинаида (уборщица, кухарка и прачка, при проверках фининспекции выдаваемая за дальнюю родственницу) и Ольга с Женей. Ночью здесь царила почти деревенская тишина, зато днем жизнь, прямо скажем, била ключом! В доме постоянно мелькали какие-то гости.