Любовь, Конец Света и глупости всякие

Ее мысли о смерти вовсе не связывались с приближением Конца Света, хотя разговоры об этом с Варварой то и дело всплывали в памяти. Сам Конец Света теперь казался такой же нелепой выдумкой, как говорящие гномы или полеты над Москвой. «Смерть постигнет каждого, независимо от того, наступит Конец Света или нет, — думала Танька. — Вряд ли все умрут разом, у каждого свой срок, но он ни у кого не бесконечен». Никакого отчета в том, что подобные мысли только приближали страшный конец всё стремительнее, она себе решительно не отдавала.

И без Конца Света все люди виделись ей почти покойниками. Танька не понимала, к чему нужны их стремления, порывы, ссоры, обиды; всё это совершенно теряло смысл перед лицом смерти — всеобщей и каждого человека в отдельности — ведь кому-то из тех, кто вместе радуются или, наоборот, ругаются друг с другом, все равно предстоит умереть раньше другого... «И когда-нибудь я умру тоже», — думала она, почему-то теряя уверенность, хотя иногда ей казалось, будто она уже умерла. Все меньше людей с ней общались где бы то ни было — на работе, в транспорте, в магазине, словно Танькино тело теряло плотность и она становилась прозрачной. Даже муж перестал уделять ей внимание и, уставившись по вечерам в телевизор, не реагировал на ее «Good night[95]».

«А может быть, все же я умерла и это мой ад? Я призрак, через которого кто угодно сможет пройти запросто и не заметить?» — и она замирала в потоке суетливой толпы, ожидая, что кто-то пройдет прямо насквозь. Вежливые пешеходы лишь плавно огибали ее с двух сторон, без слов и лишних движений, как столб посреди тротуара.

«Призрак я или нет, но я тут вроде как совсем одна... — думала Танька, сидя однажды в вагоне метро напротив влюбленной парочки. — И никто больше не разделяет мою реальность».

Влюбленные ссорились. Девушка надувала губки и обиженно пыхтела, что-то ей явно не нравилось в поступках или словах парня, который сидел с нею рядом. Парень молчал, но смотрел на девушку грустно и нежно-нежно, как на редкостный дивный цветок, с которого боязно сдуть пыльцу. Хорошенькое личико девушки все гуще наливалось сердитым румянцем, пока, не выдержав то ли взгляда, то ли молчания парня, она не отвернулась к темному окну, не видя в нем ничего, кроме своего отражения на стекле. В глазах у нее блеснули слезки. Парень продолжал смотреть на ее профиль с трепетом и тревогой — ему вроде пора было выходить, а после этого, может быть, не видеться с любимой целый длинный рабочий день. Очевидно, прощание — пусть даже всего лишь до вечера — стоило ему больших усилий, но она не поворачивала головы. Он виновато погладил ее по коленке и выскочил на следующей станции.

Девушка смахнула слезки и через остановку гордо пошла на выход. Следом направилась Танька — ей тоже нужно было там выходить.

«Выкинь-ка ты его из головы и забудь про ваши дурацкие заморочки, — цинично смотрела она в спину обиженной девушки. — Если любишь по-настоящему, то впереди потери — страшнее чем до конца рабочего дня. А если расстанетесь, то и любви сильной не будет уже. И не будет страха потери. Любовь страшнее смерти, потому что хоть вы и умрете оба, один из вас это сделает раньше».

Танька посмотрела по сторонам, словно пытаясь угадать, кто умрет раньше других, что все обречены поголовно — и так понятно. Мимо нее прошуршал полами длинного пальто мужчина с суровым лицом, и, обогнав, ожесточенно запрыгал вверх через две-три ступеньки движущегося эскалатора.

«Зачем так спешить? Все равно ведь умрешь!» — чуть было не крикнула Танька вслед его стремительно исчезающему затылку.

«И ты умрешь, — мысленно бросила она женщине, нервно дергающей за руку истерично плачущего ребенка в форме ученика частной школы. — И этот мальчишка умрет тоже. Дай бог, повзрослеть к тому времени успеет».

«Ты тоже умрешь! — обратилась она к раздатчику бесплатных газет, зычно возглашающему заголовки последних известий. — Чего орать-то об этом на всю станцию метро? Пусть даже я тут единственная, для кого эти новости абсолютно ничего не значат. Потому что, если я все еще не умерла, то умру когда-нибудь обязательно».

«И ты, — перевела она взгляд на темнокожее лицо с необычными серыми глазами, одновременно поймав себя на мысли, что где-то, кажется, видела это лицо... эти глаза и эту шляпу горшком. — Видела или не видела, в принципе это неважно, потому что и ты умрешь. Все умрут. Рано или поздно».

— А вот фиг! — неожиданно отозвалась обладательница шляпы и серых глаз. — Я не умру, это точно! И насчет тебя самой еще бабушка надвое сказала!

Негритянка в смешной шляпе прошла мимо, бормоча что-то еще на другом, совсем непонятном языке. Танька вросла в цементный пол.

«Я не умру? — безумная, страшная мысль вдруг застонала, завыла, загудела в одну дуду с давно затаившимся страхом. — Я не умру? Почему? Кто я такая, чтоб у меня не было смерти? Я же не бог и не ангел, может быть, я нечистая сила? Черт без копыт? Зомби? Вампир? Или какой-то другой бессмертный монстр? Как эта тетка смогла мои мысли услышать? Кто эта тетка? Кто я?»