Любовь, Конец Света и глупости всякие

И ничего не увидели больше. Два тела, ставшие вдруг невесомыми, пересекали воздух, от чего холодило кожу и шумело в ушах. Дыхание становилось глубже, а они только поднимались все выше — в пространство, сознанием недосягаемое. Не видели, с каким волнением Олежка смотрел им вслед. Не видели кровати, с которой он поднял к небу широко открытые зеленые глаза. И кроватей в соседних квартирах, переплетающихся панелями твердых стен, над которыми, непонятно куда, исчезли все потолки, Варвара и Танька не видели, а также не видели спящих соседей. Соседи же — те, что проснулись нечаянно, могли бы разглядеть вверху двух летящих женщин, но решили бы, наверное, что это такой интересный сон. А две женщины продолжали не видеть ни верхушек деревьев, ни крыш многоэтажных домов, ни магистралей с непрекращающимся движением... Снизу на них смотрели поля и леса Подмосковья, холмы и реки, озера большой страны и целый ландшафт огромной планеты... Млечный Путь подсвечивал их маршрут, словно «кошачьи глазки» вдоль ночного шоссе, но Варвара и Танька не увидели ни его, ни мерцающих созвездий других галактик, меж которых они пролетали. Ни-че-го абсолютно и ни-ко-го под собой, над собой и на своем пути эти двое не видели... кроме тех самых глаз напротив.

Олежка нисколько не удивился, когда, подчиняясь привычному в присутствии его сестры волшебству, раздвинулись стены комнаты, исчез потолок, а стоявшие возле окна Танька и Варвара взялись за руки и — полетели. Они поднимались все выше и выше, пока их фигуры не приняли контуры птиц — рубиновой и золотой, с высокими грациозными шеями и гордо расправленными крылами. С неба очень тихо начал падать снег, застилая его постель белым покрывалом, снежинки не таяли на ресницах.

— Мам, мне что-то холодно, — сказал он, не отрывая взгляда от птиц. — Укрой меня чем-нибудь теплым, пожалуйста.

Над его подушкой склонилось мамино лицо, теплая рука сжала замерзшие пальцы.

— Сейчас, сынок, потерпи немного.

Через секунды все в комнате стало белым: пол, кровать, мамино кресло и надувной матрас покрылись мягкими холмиками — и стало на самом деле тепло, светло и спокойно. Олежка радостно улыбнулся птицам — они продолжали красиво парить высоко-высоко над его запорошенной головой.

Желание прервать свой полет совершенно немыслимо, даже если он всего лишь хороший сон. Нужна невообразимая сила, способная притянуть вниз, обратно, где все совершенно реально, твердо, естественно: комната, освещенная настольной лампой, потолок, пол и стены на месте. Все еще не расцепляя рук, две женщины подошли к кровати и увидели, что Танькин младший брат Олежка — заснул... С открытой, радостной улыбкой на лице и зеленым блеском широко открытых глаз.

Ди

— Он скончался, — произнесла Танька. — Соболезнования принимаются. Прими и ты — мои.

На другом конце провода кто-то разразился громкими всхлипами. Даже Варвара отчетливо услышала их на расстоянии трех своих крупных шагов от телефонного аппарата.

Танька положила трубку и опустилась на колени возле неподвижного тела. Закрыла Олежкины глаза, одна рука так и осталась лежать на них, другая пыталась сжать его челюсть. Движения были, как у санитарного робота, исполняющего запрограммированные функции: на лице ни эмоций, ни слез, только спадающая на лоб прядь черных волос неожиданно засеребрилась.

Растерянная Варвара, хоть и сама не впервой видела смерть, пока просто не соображала, что нужно делать и можно ли чем-нибудь Таньке помочь. Больше всего на свете ей хотелось прижать к себе бедную девочку или хотя бы коснуться ее, погладить, но Варвара не смела, так и не двигалась за Танькиной спиной, только руки к ней протянула. Обе замерли в своих странных позах, и неизвестно, сколько еще прошло времени, пока в прихожей не раздался звонок.

Варвара открыла дверь. На пороге стояла невообразимо красивая женщина в строгом ансамбле черных одежд, по виду ужасно дорогих и таких новых, словно с них только что срезали бирки. Глаза аккуратно прикрывала сетчатая вуаль, будто специально подобранная для отчетливого просвечивания синевы глаз и следов от едва подсохших слез.

— Здравствуйте, я Ди, — представилась женщина с напускной непосредственностью кинозвезды, умиляющейся собственному умению держаться на равных с фанатами. Варвара смотрела в ответ тупо, комок в горле от жалости к Таньке и Олежке лишил ее речи.

— Я бывшая жена Олега... — голос Ди дрогнул.

Варвара провела ее в комнату. Танька продолжала стоять на коленях возле кровати, но руки с Олежкиного лица убрала, и теперь они были повернуты ладонями вверх, словно держали большой легкий шар; глаза смотрели уже осмысленно, а на губах даже бродило подобие улыбки. Губы и веки ее брата были аккуратно сомкнуты, его лицо не выражало ни застывшей на нем ранее радости, ни грусти, ни покоя, словно было лицом манекена в витрине универмага.