Любовь, Конец Света и глупости всякие

Москвич бесстрашен и дик. Он не боится машин, бандитов, милиционеров, танков, плохой экологической обстановки, микробов, правительства и т.д. и т.п. Ни путч, ни грипп его не остановят. Он может запросто преодолеть огромное расстояние, как та бешеная собака, которой семь верст не крюк. А если этих огромных дистанций нет, ему скучно, неинтересно, в маленьких городах он страдает чем-то вроде клаустрофобии.

Москвич отлично чувствует себя в толпе, не налетает ни на кого и не спотыкается, способен двигаться в едином ритме с окружающими, не сбиваясь с мысли и не теряя направления. И уж конечно, в тот день ни одного москвича не могли смутить порхающие над городом ведьмы — если что-то происходит, значит, это кому-нибудь нужно: все действительное разумно, все разумное — действительно. Все москвичи, определенно, гегельянцы. Толпа продолжала бесконечное движение, ускоренное предновогодней суетой.

Варвара и Танька летали, взявшись за руки, направление указывал Бог, ему приходилось напрягать Всеведение и тратить магические ресурсы, но как бы им обойтись без этого? В течение последних трех дней, пока Вася и его гномы вели подготовку к взрыву самого важного объекта, две женщины охотились за инопланетянами, проникая в места их скопления, а некоторых ловили прямо на улице. Чтобы «промыть мозги» каждому брутянину, использовались разные средства: от маленьких женских хитростей — до грубого кирпича. От такой интенсивной работы сил у Бога оставалось совсем мало, а уж про Таньку и говорить нечего — как она справлялась со всем, тем более сразу после смерти брата, один только Он и ведал.

Варвара смотрела на Танькины ввалившиеся, словно обведенные синим, глаза, на бледные губы и думала, что все это следы глубоких переживаний. Прошло только три дня после траурной церемонии, когда в самом центре одного из московских храмов обитый золотистым бархатом гроб утопал во множестве ярких венков с вычурными пластиковыми лилиями и маками.

Танька с букетиком живых гвоздик в прозрачных руках не могла простоять ни минуты спокойно. То раздраженно передергивала плечами, шепча Варваре: «Ну и какого черта мы сюда приперлись? Будем стоять тут теперь два часа, как придурки, не понимая ни слова, о чем зудит этот косноязычный поп!» То вдруг кривила рот, поспешно и неумело крестилась, то начинала беззвучно трястись от смеха. На нее тут же шикала Ди, вся в элегантных черных одеждах, брендовых темных очках, которые внутри помещения, хоть и достаточно яркого от множества восковых свечей, казались излишними, но куда более уместными, чем Танькины красные башмаки. В нетерпении Танька шаркала ими по полу, и лицо ее вдруг покрывалось такими же красными пятнами — казалось, вот-вот лопнет от злости. Варвара предположила, что сердилась она на своего мужа Робина: пяти минут траурной службы не прошло, как тот вынул из внутреннего кармана кашемирового пальто сотовый телефон с высвеченным сообщением и удалился на «безотлагательное совещание», пробормотав на ходу: «Sorry, honey![37]». Но злилась она, как потом выяснилось, не на него вовсе, а на церковных певчих, лишенных слуха и голоса. Вся похоронная церемония походила на фарс, а сама Танька — на вампира в гротесковой пародии фильма ужасов: эдакую несуразную мадам Франкенштейн, маскирующуюся в толпе.

— Она и есть Вампир! — услышала Варвара позади себя чей-то приглушенный бас, резонирующий с нотками нескрываемой брезгливости. Ей захотелось обернуться и посмотреть, кому принадлежал такой странный голос, но она продолжала стоять неподвижно, чувствуя, как холод поднимается по ногам от каменных плит церковного пола.

— Что вы имеете в виду, Лукьян? — раздался за спиной второй низковатый голос, наполненный иными эмоциями — в них слышалось явное превосходство терпеливого учителя, обращающегося к неисправимому двоечнику, рискнувшему выучить урок. — В этом храме я попросил бы поосторожнее выбирать выражения, но раз уж речь зашла сами знаете о ком...

— Прошу прощения, уважаемый Амвросий, — отозвался тот, кого назвали Лукьяном. — Но вы же прекрасно знаете о моей слабости к свету, поэтому все проявления тьмы — ведьмы, тараканы, вампиры — всегда вызывали во мне вполне объяснимое раздражение.

— Да, я это, конечно, знаю. Но что дает вам основания полагать, что его аватара — вампир? Что-то я не замечал у нее больших клыков и жажды крови.