Любовь, Конец Света и глупости всякие

В Москве есть места, соответствующие любому душевному настрою и вкусу, дома всех видов и фасонов. Город заполнен людьми и пуст, зелен и гол, индустриален и провинциален. То, что естественно для Москвы, невозможно нигде. Она — история, не картинка, а процесс. В Афинах может в центре города находиться пустырь, посередине которого торчат в небо несколько раскаленных от жары обломков колонн — воспоминание о великом прошлом, святыня. В Лондоне все регулярно ремонтируется и находится в хорошем состоянии независимо от возраста — свидетельство полной жизни империи, с долгими и не утраченными традициями. В Москве так не бывает, обломки прошлого перемешиваются с обрывками будущего, вся история на виду. Старая Москва царя Ивана Грозного, Москва череды правителей государства, новая Москва последнего мэра — все слилось в единый, нелепый, невообразимый архитектурный ансамбль. И собранный из детских кубиков мавзолей, и Дворец съездов, торчащий мясницким тесаком из чрева Кремля, она приняла как свое. И Церетели «зажевала». И если египетскую пирамиду здесь построить или, наоборот, взорвать и даже разровнять с землей целый микрорайон, москвичи тоже привыкнут быстро.

Взрывом белого домика руководил лично сам главнокомандующий Вася. Действие бомб на время лишало брутян сознания и способности двигаться, так что дальнейшую операцию брала на себя команда двух женщин под невидимым руководством Бога, имени которого нельзя называть: они начинали процесс «промывки мозгов». Используя свой магический потенциал, стирали в сознании каждого брутянина все мысли о цели пребывания на Земле. Делать это нужно было очень быстро, пока на место происшествия не прибывали отряды ОМОНа и пожарные.

Филимон тряхнул пустой жестяной банкой — и она превратилась в прозрачный сосуд, похожий на песочные часы с переливающейся из верхней колбы в нижнюю серебристой жидкостью.

— Двадцать восемь процентов! — вскричал лысый Бог, пихнув Бога в женском пальто с искусственным розовым воротником. — Скорее, скорее, надо с-срочно принимать меры, пока все тут к ч-чертям нафиг... э... пока они мир не спасли. Только свою аватару оставь где-нибудь, нельзя в таком виде являться на общее собрание.

— Только что было двадцать два! — возразила Пантелеймония и тоже тряхнула банкой, которая, в свою очередь, в иной сосуд не превратилась, и пива в ней тоже, кажется, не прибавилось. — Ничего не понимаю!

— Только что было с-семнадцать! — Филимон метнул гневный взгляд на свою компаньоншу. — Ай, да что с т-тобой разговаривать! Когда ты смотрела в последний раз на магиметр? Небось еще в п-прошлом году?

— Че это в прошлом-то? Неделю назад! — Пантелеймония обижено выпятила губы с расползшейся розовой помадой. — Даже Варваре показывала, — она задрала голову. — О! А вот и Варвара! Эй, Варва…

Но компаньон не дал ей закончить приветствия. Он еще раз как следует пихнул ее в бок, и, потеряв сознание, Пантелеймония сползла со скамейки на холодный газон Измайловского парка.

— Эй! Ты слышал, что я сказал? — сложив руки рупором, Филимон прокричал двум женщинам, пролетающим над ним уже в обратном направлении. — Общее собра-а-ание! Тебя это касается в первую очередь! Пора рассматривать твое личное дело-о-о-о...

Вампир

Ведьма из Варвары получилась замечательная. Благодаря повышенной чувствительности к чужим излучениям магическая часть ее души развивалась интенсивнее, чем у других людей. Поэтому, стоило ее немного подучить, как она сразу все усвоила. Но одна бы не справилась. Да и Танька, хоть с Божьей помощью, без Варвары не смогла бы «промыть мозги» всем брутянам, несмотря на то, что все они находились в одном городе, хоть и в таком, где чудеса можно творить без опаски: любой проживающий в нем человек является особью совершенно особой породы — москвичом.