Любовь Лафайета

В мирную обитель, где теперь разместился военный обоз, долетали жестокие вести. Ночью на лагерь Уэйна у таверны Генерала Паоли внезапно напали британцы и перекололи штыками почти весь отряд: их провёл через лес местный кузнец. Сам Бешеный Тони остался жив — к счастью ли? На следующий день после этой бойни в "Моравское солнце" приехали четырнадцать членов Конгресса и остановились на ночь; Лафайет слышал из своей комнаты отголоски шумных споров; Уэйн требовал расследования, чтобы восстановить своё доброе имя. Утром стало известно, что генерал Хау вновь обманул Вашингтона, оборонявшего переправы через Скулкилл: заставил отступить к северу, сделав вид, будто готовит обходной манёвр, а сам беспрепятственно переправился через реку, захватив три пушки. Снова начались склоки и взаимные обвинения; Лафайет страдал, когда при нём оскорбляли людей, достойных уважения; он старался примирить противников, ободряя одних, льстя другим, находя нужные слова и предлагая свою помощь. В его присутствии даже самые большие буяны сразу стихали; его искренность подкупала и обезоруживала. "Конечно, вас-то здесь все любят", — с обидой бросил ему один молодой офицер, так и не добившийся поста капитана в Континентальной армии. Вместо того чтоб обрадовать, эта фраза встревожила Лафайета. В самом деле, ведь так не бывает — чтобы тебя любили все. Это странно — не иметь врагов и завистников. Может быть, он просто о чём-то не догадывается? Но с другой стороны, он тоже всех любит: и генерала Вашингтона, этого в высшей степени достойного человека (он мечтал бы иметь такого отца!), и Гамильтона с Джоном Лоуренсом, которые ему как братья, и, разумеется, тех людей, которые поверили ему и приехали с ним сюда. И он будет делать всё от него зависящее, чтобы помочь им! Ведь ему самому ничего не нужно…

— Я слышал, с последней почтой пришло какое-то письмо для вас, — мельком обронил Томас Конвей уже на пороге.

Письмо?! Лафайет, полулежавший на постели, забылся и вскочил на ноги; в глазах потемнело, он чуть не грянулся об пол; бинты вновь окровавились. Хирург пощупал его разгорячённый лоб и хотел пустить ему кровь, но Жильбер не позволил. Письмо, письмо! Только это может его спасти! Долгожданная весточка от Адриенны!

Где оно сейчас и у кого? Конгрессмены на пути в Ланкастер, продвигаясь на запад. Почту они наверняка везут с собой. Она может быть у Морриса. Или у Ловелла, да, скорее всего, у него. Но где их искать? На какой дороге? Лучше послать кого-нибудь сразу в Ланкастер. Генри Лоуренс — очень милый человек, он не откажется помочь. Сурбадер де Жима как раз приехал из лагеря Вашингтона — вот и повод: передать Лоуренсу привет от сына. А отвезёт письмо Лаколомб, он ведь до сих пор не получил лейтенантского патента, хотя Конвей согласен взять его в свою бригаду.

Джон Лоуренс старше Жильбера всего на несколько месяцев; он учился в Женеве и говорит по-французски. Лоуренс-старший не хотел, чтобы он вступил в армию: его мучит предчувствие, что сын погибнет в бою. Когда тринадцать колоний провозгласили свою независимость, Джон находился в Англии; уехать сразу ему помешало пикантное обстоятельство: он соблазнил девушку, дочь близкого друга своего отца. Ему пришлось тайно жениться на ней, дождаться, пока она разрешится от бремени, а уж потом отплыть в свой родной Чарлстон. Выходит, Джона тоже ждут за океаном жена и дочь, но он очень редко вспоминает о них, тогда как Жильбер…

Господи, как тягостно ждать, когда нечем себя занять, отвлечь от чёрных мыслей!

Впрочем, стыдно раскисать: другим сейчас ещё хуже. Например, у Дина умерла жена (её сын от первого брака командует бригадой в Континентальной армии), а Сайлас должен оставаться во Франции. Больной Вальфор застрял в Солсбери без денег. В Америке всё страшно дорого, Вальфор уже давно живёт в долг; его не отпускают с постоялого двора, пока не расплатится. Нужно написать Генри Лоуренсу ещё одно письмо, чтобы он принял меры.

Хотя у Конгресса полно других забот. Англичане вступили в Филадельфию. Толпа из женщин и детей приветствовала генерала Корнуоллиса, бросая ему цветы! Всего месяц назад точно так же приветствовали Вашингтона, когда армия маршировала через весь город; Лафайет ехал рядом с главнокомандующим, позади Гамильтон с Лоуренсом… Но разве этим людям оставили выбор? Они просто хотят жить! Надо написать обо всём Адриенне.