Любовь литовской княжны

– Не грусти, Василий Дмитриевич. Впереди тебя ждут только радости, а вовсе не испытания, – сказал он. – В родном доме сидеть, рядом с отцом да матушкой, оно, конечно, хорошо. Но в неведомых странах, в дальних путешествиях жить завсегда интереснее! Много увидишь, много узнаешь. Сюда вернешься уже не наивным чадом, а мудрым бывалым мужем, всем прочим на зависть. Не печалься. Все, что ни делается, оно завсегда к лучшему.

Часть первая Заложник

24 августа 1385 года

Сарай, столица Волжской Орды

Княжича, сладко почивающего с головой под одеялом, разбудил переливчатый колокольный звон, которым сотни столичных церквей созывали прихожан к заутрене. Василий широко зевнул, потянулся, перекатился на край постели, зевнул снова и наконец все-таки откинул тонкое войлочное одеяло из верблюжьей шерсти.

В ордынских землях вообще чуть ли не всё было из шерсти: шерстяные постели, плащи, рукавицы и сумки; ковры на полах, кошма на стенах; войлочные попоны, войлочные штаны, сапоги, шапки, душегрейки. Даже доспехи, и те татары делали из войлока! Причем, нужно отдать должное,прорубить такую броню было отнюдь не просто. Войлок в палец толщиной держал удар не хуже легкой кольчуги. Если же надеть кольчугу поверх войлочной брони – воин становился и вовсе практически неуязвимым.

То, чего не получалось сделать из шерсти,татары мастерили из земли и шкур: лепили из глины кирпичи, каковые сушили на солнце, а потом возводили из этой сыромятины стены; крыши покрывали соломенными связками, местами же и вовсе конскими шкурами. Вот только перекрытия в домах, особенно больших, хочешь не хочешь – а сооружали из бревен, сплавленных из далекой и богатой северной Руси. И чем солиднее и знатнее хозяин, чем роскошнее его жилище – тем больше в нем было древесины. Кто-то обходился на весь дом десятком слег – только-только чтобы крыша над головой держалась, а кто-то крыл черным, пропитанным дегтем тесом всю кровлю, делал деревянное крыльцо с толстыми резными столбами из цельных бревен, да еще и полы возносил высоко над подклетью, выстилая их стругаными сосновыми досками, глянцево поблескивающими от янтарной олифы. И уж самая высшая роскошь – это окна из радужно переливающейся слюды, заправленной кусочками размером с ладонь в медные рамы и для пущей надежности залитой на стыках свинцом.

Опочивальня наследника русского престола выглядела аккурат самым драгоценным образом. Слюдяные окна – да еще и с позолотой на раме! Толстенные бревна перекрытий над головой, да еще и толстый тес под ногами – каковой, правда, выглядывал из-под многоцветного ковра только возле стен. Не просто ковра – а персидского, с высоким мягким ворсом! Кошма же на стенах была не грязно-коричневой, а складывалась в красно-сине-зеленый рисунок из крадущихся через густой лес гривастых могучих львов. Под стеной напротив постели стоял низкий столик из красного дерева на резных ножках, на котором дожидались внимания хозяина куски чуть желтоватой брынзы в фарфоровой китайской пиале и выложенные на серебряное блюдо толстые ломти алого сахарного арбуза.

Осенью в Орде арбузы заменяли все – и еду, и питье, и сласти, и соления. Прочие кушанья рядом с ними становились всего лишь закуской.

Паренек сел на краю постели, опустил ноги в мягкий ворс и чуть пошевелил ступнями, наслаждаясь нежным прикосновением теплых шерстинок. Сладко зевнул последний раз и снова потянулся изо всех сил – аж до легкого похрустывания в костях.

– Нехорошо, Василий Дмитриевич, службы во храмах пропускать, – укоризненно пробормотал седовласый и седобородый Пестун, старший из дядек княжича, и протянул воспитаннику бархатные порты.

– Уж кто бы говорил! – усмехнулся паренек, натягивая штаны. – Сам-то вон, по сей день Перуну требы приносишь! Клыков кабаньих, глянь, штук семь ужо в косяки дверные забил.

– Мне что, мое дело холопье, – пожал плечами старик и подал воспитаннику мягкие войлочные, с бисерной вышивкой на голенищах сапоги. – Распятый бог есть вера княжеская да боярская, мне она не по чину. Однако же здесь, в Сарае, люди ее любят. В церквях крестовых, вона, иной раз и вовсе не протолкнуться. Ты сын великокняжеский, на тебя все смотрят, каждый жест, каждый взгляд примечают. А ты к службам не ходишь. Нехорошо! Слухи могут пойти, что от веры отринулся. Отцу донесут, в боярах сомнения появятся…

– Что же мне, каждый день, что ли, причащаться да исповедоваться?! – возмутился Василий. – Суббота случится, тогда и схожу.

– По субботам к причастию по обязанности ходят, а не по вере, – встряхнул престарелый дядька опушенную соболем темно-бордовую ферязь из дорогого индийского сукна. – По вере же надобно и в иные дни в святилища заглядывать да молиться и жертвы богу оставлять. И хорошо бы в разные храмы-то заглядывать, дабы тот самый найти, каковой позволит самую душу открыть.

– Сам-то часто в святилища ходишь?! – опять не выдержал паренек.