Любовь литовской княжны

– А еще из болиголова отвар сделать можно и из вороньего глаза, из красухи али корень черемицы высушить и растереть, – мстительным тоном ответила девочка. – Гореслав среди всех волхвов самый умный! Он меня и звездам учил, и заговорам, и как раны ратные исцелять, и как землю от неурожая остеречь!

– Невместно сие, дочка, знатной деве вере худородной предаваться, с простолюдинами на общих молебнах стоять и общие требы возносить! – опять потряс пальцем трокский князь. – Королям и боярам Иисусу Христу поклоняться положено! По крайней мере, прилюдно.

– А то ты с матушкой пашню по весне не благородил!

– То совсем другое! – мотнул головой Витовт, – Это не считается. Сие токмо для плодородия и урожая обильного!

– А сие тоже для блага общего! – Девушка сунула руку в рукав и достала крохотный берестяной свиточек, залепленный с двух сторон воском. Покачала им из стороны в сторону: – Здесь капель десять, если не более. Хватит с избытком!

– Опасное баловство, дочка, – укорил ее князь. – И не столь простое, как кажется. На таковой случай у всех королей кравчие имеются, каковые всю пищу пробуют. Кравчий умрет, а Ягайло жив останется.

– Болиголов токмо через два часа действует, – парировала девочка. – Кравчий не спасет!

– Это судьба, – всплеснув руками, смиренно вздохнул князь Витовт. – Из-за тебя мне отрубят голову. Если не за неповиновение, так за бунт. Не за бунт, так за попытку отравления. Не за отравление, так за измену. Ты этого хочешь, да?

Девочка спрятала берестяной свиток, подошла к отцу, закинула руки ему за шею и поцеловала в щеку.

– Я очень люблю тебя, батюшка. Все будет хорошо… – Она нежно улыбнулась и вдруг напряглась, округлив глаза: – А что еще с княжичем за татарка приехала? Украшения на ней недешевые, держится гордо! Вдруг это его жена? Вдруг он женат?

– Софья, у тебя только одно на уме! – горько рассмеялся отец. – Да успокойся ты! Кабы Василий Дмитриевич с супругой али невестой путешествовал, он бы сию деву представил. А раз ее никак не назвали, значит, она никто. Просто служанка.

* * *

Покои, в каковые после купания проводила княжича здешняя дворня, оказались воистину королевскими. Они были почти втрое просторнее опочивальни в уже подзабытой путниками Орде и помимо персидских ковров на весь пол имели огромную перину под балдахином – на таковой постели вполне могли бы поместиться пять-шесть человек. У стен стояли два шкафа, один простой, с дверцами и створками, а второй – невысокий, странной ступенчатой формы и весь покрытый тонкой изящной резьбой. Перед ним находились бок о бок два кресла, а чуть далее – обитая бархатом скамья. Кошмы на кирпичных стенах здесь не имелось – зато в углу чернела в кладке глубокая выемка. Просто вытянутый вверх странный пролом… И если бы не копоть на камне и не охапка дров в кованой решетке – Василий, верно, и не догадался бы, что это место для личного комнатного очага, камин.

Впрочем, сейчас в покоях и без того было довольно жарко – тепло вместе с солнечным светом ощутимо струилось из двух забранных слюдой окон. И как ни грустно, рамы не открывались – строители вмонтировали их в стены просто намертво.

А еще тут имелась отдельная дверь в комнату для прислуги – тоже выстеленную коврами, с несколькими сундуками и двумя шкафами. Копуша, Пестун и Зухра разместились здесь со всеми удобствами и могли попадать прямо к княжичу, не выходя в коридор.

Шкафы, сундуки, скамьи предполагали, что у гостя должно иметься с собой много вещей. Дабы место не пропадало зря, холопы развернули и повесили в шкафах броню, поддоспешники, душегрейки и персидские полотняные рубахи – пусть проветрятся.

Пока Василий осмотрелся и расположился – за окном начало смеркаться. В дверь постучали, на пороге почтительно склонился вихрастый мальчишка лет десяти, одетый в синюю посконную рубаху и опоясанный простой веревкой.

– Прошу прощения за беспокойство, княже Василий Дмитриевич, – старательно произнес он, словно бы говорил не на русском, а на каком-то чужом языке. – Князь Витовт приглашает тебя к вечерней трапезе.

Торжественный ужин выглядел немного странно. Огромная зала, освещенная пятью массивными бронзовыми люстрами с тридцатью свечами каждая, большие столы десяти саженей в длину, и в то же время – всего шесть человек, собравшихся к обильному угощению. Блюдо с крупным, пуда на полтора, целиком запеченным сазаном, лотки с заливной щукой, караси под сметаной, жареные пескари; пироги с грибами, миски с квашеной капустой и мочеными яблоками, покрытые чеканкой серебряные кубки с вином.

И никакого мяса! Похоже, путников угораздило приехать в замок в постный день.

Во главе стола сидел, понятно, хозяин дома, облаченный в коричневую ферязь добротного индийского сукна, опоясанный ремнем с золотыми накладками и с короной на голове – вестимо, в Литве это считалось знаком княжеского достоинства.

Василия Дмитриевича князь Витовт посадил справа от себя, признавая его высокую знатность, дочку – по левую руку, митрополита Киприана – рядом с Софьей. Еще двое слуг в плотных стеганках, больше похожих на поддоспешники, сидели на два шага ниже его.