Любовь литовской княжны

– Ты заметил, батюшка? Киприан-то здесь, оказывается, ни при чем! – неожиданно сказала княжна. – Василий просто его попутчик! Он здесь не ради нас.

– Вот и хорошо, – кивнул князь Витовт. – Хотя святитель своего не упустит, с ним нужно держать ухо востро.

– Спасибо за предупреждение, батюшка. Я к нему и близко не подойду.

– Лиса-а-а… – рассмеялся князь. – Ой, лиса-а-а! Ладно, пойдем вниз, пока не простудилась. Всем давно пора в постель.

– Да, батюшка…

Отец проводил дочку до самой ее опочивальни, а когда у порога Софья повернулась к нему лицом, чтобы поцеловать на прощание, внезапно сказал:

– Ты помнишь, дитя мое, что непорочной деве недопустимо оставаться наедине с чужим мужчиной?

– Я помню, батюшка, – склонила голову Софья. – Если такое случится, мужчина будет обязан на сей деве жениться.

– Нет, доченька, – без тени усмешки ответил князь Витовт. – После подобного события сия дева перестанет считаться непорочной! У мужчины же после случившегося девичьего позора никаких обязанностей и никакого бесчестия отнюдь не появится. Так что не балуй! Ты поняла, дитя мое? Не заиграйся!

– Да, батюшка, – девочка поклонилась и слегка присела.

– Спокойной ночи, Софьюшка.

– Спокойной ночи, отец…

Девочка ушла к себе, плотно притворила дверь, прислушалась, махнула на молодых служанок, дожидающихся возвращения госпожи:

– В девичью пока ступайте! Перед сном позову.

А когда сестры скрылись за дверью, Софья подошла к бюро и осторожно уронила из плотно сжатой щепоти на поднос под подсвечником два русых волоска, добытых из шевелюры юного гостя. Княжна легонько подула на добычу, и ее губы невольно растянулись в широкой самодовольной усмешке.

На этот раз она выскользнула из замка поздно вечером. Неся в руках крытое лукошко, пробралась вдоль стены к кустам на берегу, от них оглянулась на башню и боевую галерею на крыше. Рассмотреть что-либо в сумерках у нее не удалось, и девочка решила, что все в порядке – ее тоже никто не видит. С этой мыслью Софья двинулась дальше, без труда находя дорогу в лунном свете, вышла на причал, по нему пробралась в глубину камышовых зарослей. Еще раз посмотрела в сторону караульных, но среди высоких, вяло качающихся стеблей ничего рассмотреть не смогла.

Решив, что все в порядке, девочка села на помост, свесив ноги вниз, открыла крышку берестяного лукошка, перебрала тонкими пальчиками содержимое, подняла глаза к небу, вскинула ладонь, целясь указательным пальцем на висящий в зените полумесяц. Наклонилась, зачерпнула воды, опять немного пролила, одновременно метясь в небо. Пошептала, что-то прикидывая, вздохнула:

– Еще полчаса… Жалко, Луна не полная. Однако гостей не задержишь, придется так. Ну, хотя бы растущая…

Софья поднялась на корточки, достала из лукошка уголек, крутанулась на пятках, ловко нарисовав почти правильный круг, начертила руны сверху, снизу, потом сразу по две справа и слева от себя. Затем извлекла огарок свечи, глиняную колбочку. Сняла крышку, подула внутрь, раздувая тлеющий трутный гриб в яркую искру, прикоснулась фитилем. Тот почти сразу загорелся.

Девочка чуть выждала, убеждаясь, что свеча действительно горит, кивнула, закрепила ее в центре круга. Потом раскрошила пальцами уголек и еле слышно зашептала:

– Плотью мертвой поклонюсь дню прошедшему, водой живой поклонюсь дню грядущему… – Она опять черпнула водой, омывая уже нанесенный рисунок вместе с рунами. – Кровью своею поклонюсь ночи переменчивой.

Последний поклон она сопроводила тонкой струйкой из деревянной фляжки. Торопливо бросила ее обратно, достала волос княжича Василия, намотала на палец. Потом решительно выдернула свой, намотала сверху. Скатала их с пальца, спутывая в единый жгутик, и вскинула лицо к небу:

– Тебя прошу, Луна небесная, красота ночная, властительница темная. Ты меняешь день на день, месяц на месяц, зиму на лето. Плотью мертвой, водою живой и кровью настоящей заклинаю принять и благословить союз вечный. Как я связываю накрепко плоть свою и плоть суженого во единый узел, – она скрутила волосы между пальцами в плотный переплетенный комок, – так бы я, дщерь Софья, и отрок Василий накрепко меж собой связались, прочно и неразрывно, до тех пор, покуда узел сей надвое не расплетется…

Юная чародейка показала волосяной комочек сияющему в зените месяцу, а затем поднесла его к пламени свечи, позволила скрутиться, обращаясь в пепел, и старательно растерла между подушечками пальцев. Заботливо засыпала получившуюся пыль в горлышко фляги и заткнула пробку.

Заговор на вечную любовь, скрепленный ночными духами и заверенный ночным светилом, был почти готов. Не хватало только самого последнего условия: брачного пира. Пепел скрепляющего два сердца узла, развязать каковой после сожжения стало невозможно, юноше и девушке надлежало скушать. Обоим. Желательно – вместе. Но если сама Софья могла сделать сие легко и непринужденно – то с Василием следовало что-то придумать…

– Налью вина, да и напою, – решила юная чародейка и тут же поправилась: – Вместе выпьем!