Любовь... Любовь?

Мы все направляемся к Росуэллам и там закусываем стоя, после чего напряжение понемногу ослабевает. Наш Старик и мистер Росуэлл начинают даже довольно оживленно беседовать, но обе мамаши продолжают настороженно приглядываться друг к другу, и каждая старается вроде как взять реванш за недостойное поведение мужчин, которые роняют достоинство семьи, так по-простецки болтая о футболе или еще о чем-то, словно они невесть какие старые приятели.

В половине второго мы с Ингрид замечаем, что мамаша Росуэлл уже приготовилась ехать на вокзал провожать нас, и Ингрид говорит:

— Мамочка, ты не обидишься, если на вокзал с нами поедут только Джим, Кристина и Дэвид?

При этих словах у мамаши Росуэлл вытягивается физиономия.

— Почему же это вдруг? — говорит она. — Разве ты не хочешь, чтобы родная мать проводила тебя в свадебную поездку?

— Мне бы не хотелось, чтобы было слишком много народу, — говорит Ингрид, и выражение лица у нее при этом довольно упрямое, что доставляет мне некоторое удовлетворение. Я тоже никак не стремлюсь к тому, чтобы нас провожали с духовым оркестром.

У мамаши Росуэлл такой вид, точно она вот-вот разрыдается, и мистер Росуэлл находит нужным вмешаться.

— Пусть будет так, как она хочет, Эстер. Может быть, это даже лучше.

Начинаются поцелуи и рукопожатия, и пухлая щечка миссис Росуэлл оказывается возле моего лица, и я целую ее и ощущаю вкус пудры на губах. Мистер Росуэлл очень сердечно, как мне кажется, пожимает мою руку и смотрит мне в глаза.

— Меня здесь уже не будет, когда вы возвратитесь из вашего путешествия, так что я с тобой увижусь не скоро. Смотри, береги ее.

— Да, конечно.

Мы залезаем в машину мистера Росуэлла, за баранку

234

садится Дэвид. Приезжаем на вокзал как раз вовремя: выходим на платформу, и состав уже подан. Когда мы с Ингрид, высунувшись из окна вагона, последний раз прощаемся со всеми, я встречаюсь глазами с Крис — в первый раз, кажется, с тех пор, как явился домой со своими новостями. Потому что из всех людей на свете именно ей мне было особенно трудно во всем признаться и именно перед ней было особенно стыдно. Но она улыбается мне, и я чувствую, что с души у меня словно тяжкий груз спал.

— Береги ее, Вик, — говорит Крис. — Ей будет очень нужна забота. И ты, Ингрид, не обижай его. Он не плохой малый, твой молодой супруг.

— Я это знаю, — говорит Ингрид, и неожиданно слезы  брызжут у нее из глаз, словно из прохудившегося водопровода, и она начинает всхлипывать и сморкаться.

Дэвид пожимает мне руку.

— Счастливо, Вик.

Поезд трогается, ползет вдоль платформы, а они машут нам на прощание. Вокзал остается позади, поезд набирает скорость, и мы усаживаемся у окна друг против друга. Ингрид сморкается еще раз, прячет платок, достает пудреницу и начинает запудривать следы слез. Она выглядит очень элегантно и привлекательно, серый костюм ей к лицу. Вероятно, со стороны мы похожи на обыкновенных счастливых молодоженов, которые очень влюблены друг в друга и всякое такое. Ингрид прячет пудреницу и поднимает глаза на меня.

— Ну, женушка? — говорю я.

— Ну, муженек?

Я улыбаюсь ей. Не очень-то это веселая улыбка, правду сказать, но я удивлен, что у меня получилась хоть такая.

Скарборо залито солнцем, и народу мало — сезон еще только начинается. Мы берем на вокзале такси и прибываем в Южную бухту на эспланаду, где мамаша Росуэлл заказала нам номер в таком стиляжном отеле в каком я еще сроду не останавливался. В вестибюле нас даже встречает какой-то малый в белой куртке и тащит наверх наши чемоданы, что, впрочем, не так уж удивительно, если учесть, что с нас здесь дерут по тридцать шиллингов с носа в день— и это еще со скидкой за «несезон». Вполне в духе мамаши Росуэлл разбазаривать подобным образом

235

мои деньги, думаю я. Но в общем-то мне наплевать — зато в этих шикарных отелях вы больше предоставлены самим себе, ну и притом нельзя же высчитывать каждый грош во время свадебного путешествия, не так ли?

В эту ночь, собираясь лечь спать, мы поворачиваемся друг к другу спиной, словно пара застенчивых сосунков. Но я мельком вижу отражение Ингрид в туалетном зеркале, когда она натягивает через голову ночную рубашку, и мне кажется, что груди у нее пополнели и уже заметно округлился живот. Мне никогда не приходило в голову, что кто-нибудь может заметить, что она в положении, а теперь я понимаю, что поручиться за это нельзя, и, значит, я уже буду думать об этом всю неделю, и мне будет казаться, что уже все замечают... Вот так свадебное путешествие!

Мы ложимся в постель, тушим свет, и я обнимаю ее, с твердым намерением как можно лучше использовать хотя бы то преимущество, что мне теперь дано официальное разрешение ее обнимать. Но тут же цепенею, услыхав:

— Разве нам можно, Вик? Ты не думаешь, что это опасно?

Я ошарашен.

— То есть как «опасно»?

— Ну... для ребенка.

— Да черт возьми, у тебя же не больше трех месяцев пока! Когда-то еще это станет опасным! Разве твоя мать ничего не говорила тебе об этом?

— Вот именно что говорила. Сказала, что надо соблюдать крайнюю осторожность.

— Какого черта! Она что, решила испортить нам свадебное путешествие?