Любовь меняет все

Все шло по плану. Один из ее воздыхателей, получив порцию ласки, разве что не визжал от щенячьего восторга. Пора заняться остальными. Дейдре твердо верила в то, что главный источник радости – это общение с теми, кому ты нравишься. Тем более с теми, кто от тебя без ума. И, если уж ей выпала возможность порадоваться, она воспользуется ею по полной. Даже если ей эта радость встанет поперек горла!

Фортескью заботливо провел рукой по столешнице из красного дерева. Когда-то эта комната была частью покоев жены хозяина дома, так называемая утренняя комната, но, когда Фортескью был принят на работу в Брук-Хаус, здесь уже располагался рабочий кабинет дворецкого. Со временем и Фортескью обосновался тут, получив эту должность. Комната была небольшой, но в ней царил идеальный порядок. Фортескью решил, что его кабинет вполне подойдет для занятий с Патрицией.

И дело совсем не в том, что из окна открывался прелестный вид на сад. Хотя большие окна были явным преимуществом этого помещения, поскольку давали больше света.

С другой стороны, Фортескью планировал заниматься с Патрицией по вечерам, и потому единственное, что она могла бы увидеть, – это розы в лунном свете…

Ты плохой парень, Джон.

По правде говоря, он никогда не замечал в себе такой расчетливости. Впрочем, как бы ему ни было стыдно за себя, чувство вины его не остановит. Он не смог бы прожить ни дня без Патриции.

И сейчас он ждал в напряжении и тревоге, которые, к счастью, были незаметны для остальных. Казалось, вся его жизнь зависит от того, чем ответит Патриция на его предложение. Вернее сказать, на предложение ее светлости.

– Учиться читать? Мне?

Фортескью стоял с невозмутимым видом, скрестив на груди руки и не спуская глаз с Патриции О’Молли. У самой Патриции глаза были опущены. Какой бы бойкой ни была его протеже, с дворецким она вела себя скромно и почтительно.

Патриция вскинула голову и с тревогой посмотрела на него.

И глаза ее были зеленые, как холмы родной Ирландии.

Фортескью кашлянул и кивнул.

– Да, вам предстоит учиться. Ее светлость считает, что вы вполне способны к обучению. И я с ней согласен.

Патриция в недоумении моргнула.

– Вы правда так думаете, сэр? – Щеки ее слегка порозовели.

Что заставило ее покраснеть? Он ведь даже не похвалил ее, а лишь сказал, что считает ее способной? А что было бы с ней, услышь она те стихи, что он слагал про ее глаза цвета изумрудов или волосы цвета огня.

Нет, он ни за что бы не решился прочесть вслух свои вирши. Никогда. Никому. И уж конечно, не горничной, что работает в его подчинении. Проклятие.

Фортескью снова прочистил горло.

– У меня есть свободный час каждый вечер после ужина, – сообщил Фортескью. Он не стал говорить, что потратил весь день на то, чтобы перекроить свое плотное расписание таким образом, чтобы у него появился этот час. – Мы будем работать здесь.

– Прямо здесь, сэр? По вечерам? Наедине? – Под пристальным взглядом Патриции он чувствовал себя крайне неуютно. Словно она догадывалась о том, что намерения его не так уж чисты, как он хотел это представить.

– А вы думали, ее светлость отправит вас учиться в школу? – Фортескью приподнял бровь. – Я понимаю ваши колебания, Патриция. И рад, что они у вас есть. Это говорит о вашей скромности. Однако по возрасту я гожусь вам в отцы…

– Вообще-то вы немного старше, сэр. Моему папе и сорока еще нет.

Чертов папаша и вправду из ранних. Как бы там ни было, хорошо, что она ему напомнила. А то, глядя на прикрытый скромным черным габардином чудный изгиб между талией и бедрами, которые так славно покачиваются при ходьбе, об этой разнице в возрасте легко забыть.

– Тогда беспокоится не о чем, верно?

Сомнение в ее взгляде никуда не делось, и между темными, в рыжеватый отлив, бровями пролегла крохотная морщинка.

– И в чем вопрос? – Фортескью не собирался повышать голос, само получилось. Впрочем, Патриция даже бровью не повела. Она была не из пугливых, это точно.

– Простите, сэр. Я не хочу разочаровывать ее светлость, но у меня вряд ли что-то получится. Вам столько времени придется тратить на меня, вместо того чтобы заниматься вашими прямыми обязанностями, а в итоге я так ничему и не научусь. Нехорошо это. Нечестно по отношению к его светлости.

– Патриция, я много лет проработал в домах знатных господ. Я прошу вас никому не говорить, что я это вам сказал, но я сам был свидетелем того, как осваивали чтение и счет господские дети, которые, поверьте, гораздо глупее вас. И, что удивительно, умение читать и считать не сделало их ни капельки умнее.

Патриция крепко сомкнула губы, чтобы не улыбнуться, но глаза ее смеялись все равно.

– Да, сэр. Я понимаю, о чем вы. – Она глубоко вздохнула и, кивнув, добавила: – Хорошо, сэр. Я готова попробовать, если вы думаете, что у меня получится.

– Замечательно. Тогда прямо сегодня и начнем, как только господа поужинают.

Патриция присела перед ним в изящном реверансе. Глаза ее сияли, она словно вся светилась изнутри.