Любовь моя

– В детстве со мной произошел жуткий случай. Кто-то написал гадкую критическую заметку о моем классе в школьную стенгазету и подписался моей фамилией. Я взбеленилась, попыталась снять тяжелую раму с петель. Она оказалась слишком для меня тяжелой. Решила взломать деревянный корпус, но он сделан был на совесть. Тогда я стала искать во дворе что-нибудь тяжелое, чтобы разбить стекло и вытащить порочащий меня документ. Подскакиваю к газете с кирпичом в руках, размазывая на бегу злые слезы, замахиваюсь и… Кто-то крепко берет меня за плечи. Я в истерике пытаюсь растолковать старшекласснице про свою беду, тычу пальцем в заметку, кричу, что это подло и гадко, что не по стеклу мне надо бить, а по голове того, кто это сделал. Ору: «Сегодня она под чужой фамилией в школьную газету пишет, а завтра, вы же лучше меня знаете, что из нее вырастет!..» Девочка завела меня в учительскую и объяснила присутствующим там педагогам мою горькую ситуацию. Учительница математики спросила, чем я могу доказать, что не писала кляузу? «Там почерк взрослый, уверенный, женский, а у меня он еще совсем детский! Уберите, пожалуйста, эту заметку», – попросила я жалобно. Долго после этой истории я с болью в сердце проходила мимо ненавистной мне газеты, – грустно поведала Аня. – Фейки бывают на уровне государств и в личной жизни отдельных граждан. Напрасно ты, Жанна, разболтала подругам историю с профессором. Надо всегда быть осторожной в словах. Не удивлюсь, если кто-то воспользовался твоим рассказом и организовал против тебя заговор. Есть любители.

– Не от большого сердца, – нервно передернула плечами Жанна. В ее взгляде читалась боль. – Мои соседки пожаловались в милицию на одного нехорошего человека. Тот, когда трезвый – тихий, незаметный, но как напьется, точно дикий зверь за мальчиками гоняется. Просили призвать мужчину к порядку. А кончилось всё тем, что руководство милиции это заявление передало виновному в страхах матерей за своих детей. И тот стал мстить женщинам. Они искали защиты, а получили еще большее насилие.

– Старое наследие. В СССР, я слышала, что жалобы на руководство, как правило, пересылались тем, про кого они писались. Для принятия мер по «искоренению» недостатков. Не думаю, что теперь что-то изменилось, – заметила Аня.

– Может, ты зря грешишь на своего знакомого? Вдруг кому-то и правда захотелось опорочить тебя, свести старые счеты? А тут такой удобный случай представился! Возможно, он сам непосредственно не виноват в оговоре, а кто-то другой, из твоих недругов использовал его, чтобы нагадить тебе, а самому остаться в стороне, не засветиться. Не исключаю такой вариант. Знавала я сволочей, которые всегда рады были исказить правду в угоду своим подлым страстишкам, – полыхнула старыми обидами Инна.

– Со мной в молодые годы произошел глупейший случай. Увидела я как один мой знакомый чуть ли не на полусогнутых ногах шел, нагруженный точно вол пакетами, а его жена шествовала на шаг впереди с гордо поднятой головой, небрежно помахивая дамской сумочкой. Я рассказала об этом подругам под тем «соусом», что тяжело мужику живется в примаках. Не знаю, как вывернули и в каком виде представили они мои слова, но мое сочувствие вернулось ко мне ворохом жутчайших оговоров от того, кого я пожалела. Он такую кампанию против меня развернул! Замордовал, с грязью смешал! Я, видите ли, задела его мужское самолюбие! До сих пор не идет из головы…

– Меня память стала подводить. Я на листочках подробно записываю то, о чем хочу поговорить с иногородними подругами по телефону, но постоянно их теряю, – неуверенно промямлила Жанна. – А если на самом деле…

– Меня в молодости пытались привлечь и внедрить… но я не согласилась. Мне было жутко стыдно, что кто-то даже просто подумал, что я могу позволить себе подобное. Сотрудница это поняла и спросила: «Вы считаете нашу работу для себя унизительной?» Я испугалась и сказала, что ненавижу сплетни и никогда их не передаю, что меня только дети интересуют. Мне задали несколько наводящих вопросов о сотрудниках, убедились, что я ни о ком ничего не знаю, и отпустили. Долго еще мне было гадко при одном только воспоминании об этом случае, – горько созналась Аня.

После несколько «примороженной» паузы Инна посоветовала Жанне:

– Я бы на твоем месте возобновила расследование и провела серьезное дознание, конечно, в рамках правового поля. Возможно, это перевело бы твоего знакомого из разряда «преступников» в число подозреваемых соучастников или в свидетели, и переломило бы твое представлении о нем, как непорядочном человеке. Вспомни, кому и чем ты могла насолить? Начни лет этак за тридцать до нынешних событий.

Повернем эту проблему другой стороной. Я понимаю, ты не виновата в той истории. Из патриотических соображений ты могла бы «накапать» на профессора, но никак не на своего знакомого.

– Не делала я этого! – истерично взвизгнула Жанна. – Не своди меня с ума!

– Успокойся, грязь смоется, боль уйдет. Я знаю тебя и верю, бедная моя, оболганная праведница. Я просто анализирую варианты.