26/I. У меня очень много недостатков, но среди них
Многие годы я горела к тебе большим, сильным чувством, и ты его начала губить ещё во время моей болезни. Позднее боль сгладилась, а теперь что-то произошло с тобой и ты решила сама покончить вот таким ударом.
Очень и очень часто, когда я чувствую с особенной тоской одиночество, а вокруг себя пустоту, я с удовольствием прибегаю к воспоминаниям о том прежнем времени, когда
Всё же, несмотря ни на что я по-родному отношусь к тебе. Рада, что увижу тебя. Постараемся отнестись попроще к друг другу и если нужно будем прямы и откровенны.
За многое я тебе бесконечно благодарна.
А может быть, ты не хочешь, чтобы я пришла к тебе, не хочешь видеть меня, — напиши. Это меня не обидит. Хуже, чем то, что было уже сказано тобой, не может быть.
Итак, дорогая Ксюшенька, может быть, дней через 10 я буду у тебя. Позвоню предварительно к Лидии Алексеевне, чтобы застать тебя.
Крепко тебя целую. Мура.
18/II.
Дорогая Ксюша, написала бы раньше, но хотела прежде отправить посылку. Только вчера удалось сделать это. В нашем почтовом отделении её не принимали (нашли, что ящик не прочен) удалось сдать на Зверинце. Я же нахожу, что ящик прекрасно дойдёт по назначению.
В ответ на твоё письмо скажу вот что: я не согласна с тобой. Правда, эти дни я часто задумываюсь о сказанном тобой и ищу признаков фальши в себе. Ты очень преувеличиваешь. Болезненно упряма в своих суждениях и ничто тебя не разубедит. Тем более, когда нет любви ко мне, чего, впрочем, никогда у тебя и не было.
При прощаньи ты очень нехорошо вела себя, незаслуженно, наконец. Этим только ты убедила меня в том, что ты уж очень равнодушна ко мне.
В М-ве я действительно была занята, но в первый свой приход я была полна тёплым чувством к тебе, но отклика в тебе я не нашла. В наших отношениях нет равенства. Ты превратилась в прокурора.
От Идочки получила 2 письма. Ей, как будто бы, там хорошо.
Целую тебя. Мура.
7/III.
Дорогая Ксюшенька, самые разнородные чувства испытываю я, берясь за это письмо.
В начале скажу словами Роллана:
«В действительности имеешь только одного друга на всю жизнь. И весьма редки те, у кот. они есть. Но счастье это так велико, что лишившись его мы уже не умеем жить. Сами того не замечая, мы заполнили им всю жизнь. Друг уходит — и жизнь пуста».
Много лет ты была для меня всем, всем. Ещё до сих пор трудно отвыкать от тебя. Но главная операция уже сделана. Она была вопиюще мучительной, страшной.
И вот в самом разгаре моего сильного чувства к тебе так случилось (это произошло не по моей вине — тем хуже для меня!..), что произошёл очень тяжёлый период в нашей жизни.
Но не буду задерживаться на этом периоде; странно, но и до сих пор мне больно думать об этом.
Ехала я осенью к тебе с удовольствием, хотела видеть тебя, хотя и была полна тревоги о Идишеньке. Было потеряно понимание, ты не хотела разобраться в том, что я переживала, а мне обида не разрешила пояснить всё тебе ясней. Вспоминая всё происшедшее, я нашла простое объяснение ему: ты не любила меня. Тебя привлекала и привязала ко мне — моя большая любовь к тебе. Такое чувство должно захватить каждого, и ты также не могла остаться равнодушной к нему.
Я ищу в себе неискренности, о которой ты теперь стала мне говорить, и недоумеваю. Неужели моя неискренность так выпячивается, что заставляет тебя уже не раз говорить о ней? Даю тебе честное слово, что не нахожу её в себе. Я знаю одно — если мне нравится кто-либо, я вся растворяясь иду навстречу ему; к человеку же, который мне неприятен, я выказываю, иногда до грубости, свою неприязнь.
С Костиком всё вышло очень сложно и по нём не берись судить о моей неискренности. В общем я тебя не понимаю.
Мне до сих пор непривычно думать, что я осталась без тебя. Временами мне кажется, что всё рассеется и я снова найду в тебе свою Кисаньку, но чаще понимаю, что всё