Любовь на Бродвее

Во всей позе и в глазах мисс Кохен чувствовалась решимость, так что Джаффи в конце концов слезла с кровати и пошла к двери.

- Джаффи, - начал Майер, когда она села напротив его письменного стола, - нам надо поговорить. Я чувствую твое ужасное состояние. Как будто мы все предали тебя. Однако постараюсь объяснить, чтобы ты поняла.

- Что поняла? - угрюмо спросила Джаффи.

- Поняла, что существуют силы, которые хотят выдворить иммигрантов, приехавших сюда в прошлом веке, - сказал Майер, отвечая на ее вопрос. - Это ужасно, Джаффи. Это дикая дискриминация. Они не могут получить работу. Их семьи голодают. Они стараются заработать на жизнь любыми способами. Это похоже на джунгли, где они должны кого-то пожирать, чтобы не быть съеденными.

- Любой в Америке так или иначе является иммигрантом. Ты всегда говорил это. Но не все преступники и не всех сажают в тюрьму.

- Верно, - тихо сказал Майер. - Тебе не откажешь в логике, Джаффи. Меня всегда беспокоило существующее положение вещей. Вот почему я так много работал, чтобы как-то изменить его и чтобы люди из-за бедности не были вынуждены нарушать закон.

У Джаффи было много времени, чтобы подумать обо всем происходящем, и она знала, что рано или поздно такой разговор с отцом состоится. Ее главный вопрос давно был приготовлен и ждал своей очереди. Она посмотрела прямо в глаза отцу:

- Ты работал вместе с ними? Газеты говорят, что да.

- Только иногда, - признался Майер. - Но я не делал ничего противозаконного. Каждый адвокат имеет право давать юридические советы, принцесса. В этом нет преступления.

- Ты помогал им делать такие дела, с которыми без тебя они бы не справились. Может быть, если бы ты не помог им, они не совершили бы преступления и не попали в тюрьму.

Майер покачал головой:

- Не так все просто, поверь мне. Твоя мать и я говорили с ними тысячу раз. Мы сделали все, что могли, Джаффи. Мы старались использовать все, что имели, прежде всего в твоих интересах, потому что в первую очередь любим тебя и заботимся о тебе, а уж потом обо всех остальных, кто нуждается в помощи.

Джаффи ничего не сказала. После нескольких секунд молчания она встала:

- Могу я теперь идти?

Майер печально кивнул.

Осенью они не стали посылать Джаффи в прежнюю школу. Ее зачислили в дневную школу для молодых леди в Честнат-Хилле. Джаффи возненавидела ее. Девочки сильно отличались от нее и от всех, кого она знала раньше. Все они были подругами уже не один год и обсуждали людей, места и события, о которых Джаффи понятия не имела. Они обзывали Франклина Делано Рузвельта и миссис Рузвельт грубыми словами, и однажды Джаффи обнаружила на своем шкафчике надпись, сделанную красным мелом: "Тебя сотворили еврей и итальяшка".

Но несмотря ни на что, Джаффи с каждым днем становилась все красивее.

В тринадцать лет, как говорится, все было при ней.

Груди уже вполне созрели, и им требовался бюстгальтер. Талия была тонкой, а бедра мягко округлились. Рост ее достиг пяти футов и пяти дюймов и все увеличивался, но она никогда не выглядела неуклюжей, как это бывает какое-то время со многими высокими девушками.

Джаффи была стройной и гибкой с самого начала, и ей очень нравилось, когда мальчики и даже мужчины обращали на нее внимание на улице.

Обоих дедушек приговорили к длительному тюремному заключению, но Джаффи и ее родители никогда не говорили на эту тему. На Уолнат-стрит установилась внешне спокойная жизнь. Кейны вместе ели и были вежливы по отношению друг к другу. Рози и Майер расспрашивали Джаффи о ее школьных успехах и часто предлагали ей привести домой подруг, но не настаивали, когда ее ответы были короткими и невнятными, а подруги в доме не появлялись. Их собственные друзья тоже перестали приходить к ним. Борьба за свободу и справедливость прекратилась.

Майер действительно привлек "Геральд" к судебной ответственности за клевету, и они заплатили большой штраф. Более того, он продолжал адвокатскую практику, давая советы многим людям, когда-то приходившим в дом вместе с Бенни и Дино, а теперь без них. Доходы Кейнов ничуть не пострадали от действий окружного прокурора, который поклялся очистить Бостон от преступников.

В 1941 году, когда Джаффи исполнилось четырнадцать, она услышала по радио о нападении японцев на Перл-Харбор. Сразу после этого Америка вступила в войну, которая уже бушевала в Европе три года. Мир Джаффи снова изменился.

Ярость, горячность и неистовство военных лет сделали жизнь более стремительной, особенно для Джаффи Кейн, которая обнаружила, что она еще более расцвела от возбуждения перед грозящей опасностью.

Однажды в субботу, когда ей было уже пятнадцать, она, никому ничего не сказав, оделась и пошла в бостонский городской совет, где предложила свои услуги в качестве хозяйки на одной из эстрад Объединенной службы, сообщив вымышленный возраст и адрес. Она сказала, что сможет помогать только в конце недели.