Любовь на краю света

Все в этом месте было так странно, и дом, и его окрестности буквально излучали какую-то энергию, и я поймала себя на мыслях о том, что я не хотела бы покидать это место, что я желала любым образом остаться здесь, хотя Ной просил меня об обратном. Видимо, он не переносил меня, но это не очень беспокоило меня: по правде говоря, я не могла себе представить ничего более волнующего, чем пробыть пару недель в этом волшебном доме в роли Ирины Павловой. Хотя, конечно, это была всего лишь красивая мечта.

Итак, здесь нет никаких обитателей особняка, которых я еще не знала. Сестра Фиделис спросила Ансельма, не хочет ли он присесть. На столе уже стояло все, чего только мог пожелать человек: клубника в хрустальной вазе, гора взбитых сливок, лосось, омлет, бекон, ветчина, сыр, серебряный кувшин с молоком, мед в сотах, варенье, хрустящие круассаны и свежий фермерский хлеб. У меня потекли слюнки. Однако Ансельм отказался: деловито обходя стол кругом, он думал о том, чем еще может быть полезен.

Я пыталась понять выражение лица Ноя, однако он казался подобным черепахе, спрятавшейся в панцире.

– Пожалуйста, Ной! – сказала сестра Фиделис и сложила руки. Ансельм сел. Он и Виктор опустили свои глаза.

«Мы посвящаем Тебе, Господи, этот начинающийся день…»[5]

Я не участвовала в этом. Как Ной терпит эту болтовню перед каждым приемом пищи? Ведь он не ребенок, которого можно принудить к молитве под страхом наказания.

Он монотонно повторял слова, напоминая автомат, который выдает молитву, как только вы опускаете в него монету. Я наблюдала за ним и была уверена, что он думал о чем-то совершенно другом.

Звучание его голоса было наполнено волшебством. Хрустальная люстра над столом отражала его. Окна были открыты. Ветер трепал шторы и раскачивал створки окна. Всеми цветами радуги играли солнечные лучи, отбрасывая яркие пятна на стены и потолок, подобно вращающемуся диско-шару.

«Я прошу Тебя, поддерживай меня всюду, здесь и везде. Аминь».

Сестра Фиделис улыбнулась:

– Спасибо, это было очень красиво.

– Мед или джем? – спросил Ансельм, который еще не встал после молитвы.

– Мед, – ответил Ной.

С некоторым смущением я наблюдала за тем, как Ансельм разрезал булку, толстым слоем масла и меда намазал обе ее половины и протянул тарелку сестре Фиделис, которая поставила ее перед Ноем.

Виктор засмеялся, когда увидел мое лицо.

– Тебе лучше не видеть, как сам Ной намазывает мед, – сказал он без обиняков.

Ной никак не отреагировал. Усмехнувшись, он принялся за хрустящую булочку.

– Я обучала его на протяжении долгих лет, – сказала сестра Фиделис.

Я прислушалась. Долгих лет? Значит, она была кем-то вроде воспитательницы слепого? Или же учительницей, как я подумала еще вчера? И все же теперь я узнала, почему он не ходил в обычную школу.

Сестра Фиделис продолжала:

– С маргарином было бы определенно лучше.

Она бросила укоризненный взгляд на Ансельма.

– Маргарин?.. Только через мой труп, – сказал Ансельм и затем налил в мою фарфоровую чашку кофе из серебряного кувшина.

– Пожалуйста, не надо опять этих дискуссий, – прервал их Виктор, показывая на меня ножом. – Ты знаешь, сколько лет мне приходится слушать все это? В какой-то момент я сам стал намазывать Ною булку. И наступила тишина.

– Почти, – сказал Ной. – До тех пор, пока сестра Фиделис не посчитала, что ты кладешь на нее слишком много масла. Затем она взяла все это в свои руки, а после – Ансельм, который решил, что варенья недостаточно.

– Ему давали слишком мало варенья, – сказал Ансельм. – Мальчику нужна энергия, много энергии.

Ной рассмеялся. Я почувствовала, что мои уши накалились, как лампочки незадолго до того, как перегореть. Этот смех! Я отчаянно пыталась остановить покалывание в животе и обдумать ситуацию. Мне уже не тринадцать. То, что человек засмеялся, еще не повод краснеть. К счастью, он не видел этого.

– Вы должны всегда помнить об этом, – сказала сестра Фиделис, хихикая, как маленькая девочка, и аккуратно положила ложечку сахара в чай.

– После этого я полгода ел кукурузные хлопья, – сказал Ной. – И в какой-то момент Ансельм начал намазывать мне булочки.

– Хотя я все еще думаю, что ты должен сам научиться делать это, – сказала сестра Фиделис строго.

– Зачем? – спросил Ной.

Он вдруг показался мне бесконечно грустным. Таким грустным, что я готова была его обнять. Другие, кажется, тоже заметили это. Некоторое время все молчали. Пока Ансельм не нарушил тишину:

– Мне нужно помыть окно.

Он встал, и завтрак был закончен.

– Мне нужно починить несколько оград, – сказал Виктор, пригладил светлые волосы на лбу, протянул ноги и, несмотря на свое заявление, не собирался вставать. – У нас серьезные проблемы с крышей.

Сестра Фиделис сложила салфетку и спросила меня:

– Как вы провели утро?

Я сделала глубокий вдох. Сейчас. Сейчас была возможность поговорить с ней. Я должна просто объяснить, что произошла ужасная ошибка. Что могло бы случиться после этого? Наверняка она была бы недовольна, но, в конце концов, Виктор отвез бы меня назад.

– Хм… – начала я, разминая пальцы. – Мне срочно нужно написать письмо. Есть здесь что-то вроде почты?