Любовь на руинах

Чуть спустила вниз одеяло, не встретив сопротивления, взялась за край рубахи. Блядь, я ж не гинеколог! Принимала роды несколько раз. Но мне везло — бабы сами со своим делом справлялись. А вообще у нас в группе тётка одна живет, так вот она акушеркой когда-то работала. И больше меня о таких вещах знала. Поэтому я и не старалась в эти дела вникать — Ирина всегда беременных сама обслуживала.

Лина, наверное, понимала, что я не представляю опасности — не мешала. Позволила задрать на себе одежду, только сжала руками, вытянутыми вдоль тела, одеяло. Я пощупала, попыталась послушать, приложив ухо к животу, — без инструментов тут совсем делать нечего. Живот был ещё не опущен. До родов, по внешним признакам, еще время есть.

Вот кто её так? Неужели дед этот? Ничему не удивлялась уже в этой жизни, да только все равно как-то неприятно, мерзко на душе было. Он же знает, что она ненормальная! Зачем?

… Вышла на улицу. Старик сидел возле входа на деревянном чурбаке, повесив голову и опустив плечи. Не смогла уйти сразу, остановилась возле него, хоть и хотелось сразу показать мое к нему отношение. И он заговорил:

— Полгода назад они приехали. Не помню уже, сколько их и было, человек шесть-семь. Машина, тоже военная — видно, такие служат дольше, чем гражданские. И она с ними. Один из этих подонков с собой для удовольствия, как котёнка ручного, возил… А ей плохо — тошнит, блюет без конца. Они уехали. Ее оставили возле дома. Я не хотел в дом к себе звать — зачем мне лишний рот, сам себя-то с трудом кормлю? Да, гляну в окно — сидит на траве, на земле голой. И день сидит. И ночь сидит. Жалко стало. Забрал. А она-то от горя, от тоски по твари этой, отцу ребенка своего, с ума сошла. Твердит одно и то же: "Лина, Лина..". А кто Лина эта, я и не знаю. Может, ее саму так зовут? Сидит и в игрушки играет, как ребенок. А я их принес для малыша будущего… Вот и живем с тех пор. Как думаешь, доктор, сможет она сама родить?

Слушала его, молча, сжав зубы. Поражаясь одновременно и человеческой жестокости одних людей, и доброте душевной другого человека. Видела, что он любит… Может, по-своему, неумело и неловко, но любит несчастную девушку.

— Многоплодная беременность у нее. Сама при таком раскладе вряд ли сможет родить.

Я не слышала, как он приблизился к нам в темноте. Смотрела на мужчину перед собой и думала, как же помочь ему. Только вдруг над ухом раздался злой холодный голос:

— Я же просил никуда без меня не уходить.

Испуганно повернулась к нему. Он продолжил:

— Что вы здесь делаете?

Я неуверенно посмотрела на старика — можно ли о девушке говорить Яру. Но он молчал, а в темноте по глазам не поймешь. Поэтому решила дать им возможность разобраться самим. Я тут, собственно говоря, не при чем. Повернулась, чтобы идти назад и, не встретив никакого сопротивления со стороны мужчин, спокойно пошла уже знакомым путем. Слышала, что они о чем-то говорят за моей спиной, но старалась не вслушиваться, да и с каждым шагом прочь от них, становилось слышно все меньше. Спешила, чтобы не догнал, чтобы не пришлось оставаться наедине, только уже во дворе того дома, где я удаляла зуб, это все-таки случилось. Схватил за руку и резко дернул:

— Ненормальная, совсем чувство самосохранения отсутствует? Куда поперлась? Просил же тебя, как человека!

Попыталась выдернуть свою руку, чувствуя, как закипает где-то внутри злость на этого самоуверенного мужлана.

— Почему, ну вот почему, ты считаешь, что можешь мной командовать? Я взрослый человек и сама буду решать, куда и когда мне идти! — снова дернула руку, но он захват не ослабил. — А ты, а ты… достал ты меня уже!

14

Вот что за каша у этой дуры в голове? Разве неясно сказано, чтобы одна никуда не совалась? Так нет же, стоило мне на полчаса отлучиться, как ее уже и след простыл. Отправил Степку, как проштрафившегося, в одну сторону деревни, сам же пошел в другую. А увидев ее рядом с Иваном, так звали хозяина дома, в котором мы остановились на ночлег, испытал ничем не оправданное чувство радости и облегчения.

Как только ей объяснить, чтобы поняла, чтобы прочувствовала наконец, насколько опасно одной уходить далеко от тех, кто может (и должен) защитить?

Всю бессмысленность разговоров с этой невыносимой женщиной я понял, когда догнал и попытался втолковать в ее глупую голову прописные истины.

— Почему, ну вот почему, ты считаешь, что можешь мной командовать? Я — взрослый человек и сама буду решать, куда и когда мне идти! А ты, а ты… достал ты меня уже!

— Достал? Я тебя достал? — говорил спокойно, стараясь окончательно не потерять над собой контроль, но чувствовал, что закипаю.

— Ты, Славочка, ты. Ты кого хочешь достанешь. Что ты мне морали читаешь? Папочкой себя вообразил? И вообще, все вы мужики — скоты, только и думаете, как бы бабу трахнуть. Может, поэтому ты меня и преследуешь? А потом своего добьетесь и…