Любовь на уме

Тем не менее, я никогда не винила Леви. Я никогда не обижалась на него за то, что он отказался притворяться, что находит меня привлекательной. Или… ну, не привлекательной. В конце концов, он всегда казался таким явным мужчиной. Не похожим на мальчишек, которые меня окружали. Серьезный, дисциплинированный, немного задумчивый. Интенсивный и одаренный. Альфа, что бы это ни значило. Девушка с пирсингом в перегородке и голубым омбре не соответствовала его представлениям о том, как должны выглядеть красивые девушки, и это нормально.

За что я обижаюсь на Леви, так это за его другие поступки в течение того года, когда мы пересекались. Например, за то, что он никогда не встречался со мной взглядом, когда я с ним разговаривала, или за то, что он всегда находил предлоги, чтобы не приходить на журфак, когда была моя очередь выступать. Я оставляю за собой право злиться за то, как он ускользал от группового разговора, как только я присоединялась к нему, за то, что считал меня настолько ниже своего достоинства, что даже не поздоровался, когда я вошла в лабораторию, за то, как я поймала его пристальный, недовольный взгляд, как будто я была какой-то древней мерзостью. Я оставляю за собой право чувствовать горечь от того, что после нашей с Тимом помолвки Леви отвел его в сторону и сказал, что он может добиться гораздо большего, чем я. Да ладно, кто так поступает?

Больше всего я оставляю за собой право ненавидеть его за то, что он ясно дал понять, что считает меня посредственным ученым. Остальное я могла бы легко пропустить, но отсутствие уважения к моей работе… Я буду вечно точить топор за это.

То есть, пока я не воткну его ему в пах.

Леви стал моим заклятым врагом во вторник в апреле, в кабинете моего советника по докторской диссертации. Саманта Ли была — и остается — бомбой, когда речь заходит о нейровизуализации. Если есть способ изучать мозг живого человека, не вскрывая его череп, Сэм либо придумала его, либо освоила. Ее исследования блестящи, хорошо финансируются и носят междисциплинарный характер — отсюда и разнообразие аспирантов, которых она курировала: когнитивные нейробиологи вроде меня, заинтересованные в изучении нейронных основ поведения, а также компьютерщики, биологи, психологи. Инженеры.

Даже в многолюдном хаосе лаборатории Сэм Леви выделялся. У него был талант к тому типу решения проблем, который нравится ей, — к тому, который возводит нейровизуализацию в ранг искусства. В первый год работы он придумал, как построить портативную установку для инфракрасной спектроскопии, над которой десятилетие ломали голову постдоки. К третьему году работы он произвел революцию в системе анализа данных лаборатории. В четвертый он получил публикацию в журнале Science. А на пятый год, когда я пришла в лабораторию, Сэм позвала нас вместе в свой кабинет.

— Есть потрясающий проект, который я давно хотела запустить, — сказала она со свойственным ей энтузиазмом. — Если нам удастся его реализовать, он изменит весь ландшафт этой области. Вот почему мне нужно, чтобы над ним работали мой лучший нейробиолог и мой лучший инженер.

Это было ветреным, ранним весенним днем. Я хорошо его помню, потому что то утро было незабываемым: Тим на одном колене, посреди лаборатории, делающий предложение. Немного театрально, не совсем в моем духе, но я не собиралась жаловаться, не тогда, когда это означало, что кто-то хочет остаться со мной навсегда. Поэтому я посмотрела ему в глаза, подавила слезы и сказала «да».

Через несколько часов я почувствовала, как обручальное кольцо больно впивается в мой сжатый кулак. — У меня нет времени на сотрудничество, Сэм, — сказал Леви. Он стоял так далеко от меня, как только мог, и все же ему удалось заполнить маленький кабинет и стать центром притяжения. Он не потрудился взглянуть на меня. Он никогда не смотрел.

Сэм нахмурилась. — На днях ты сказал, что будешь на борту.

— Я оговорился. — Его выражение лица было нечитаемым. Бескомпромиссным. — Прости, Сэм. Я просто слишком занят.

Я прочистила горло и сделала несколько шагов к нему. — Я знаю, что я всего лишь студент первого курса, — начала я успокаивающе, — но я могу внести свою лепту, обещаю. И…

— Дело не в этом, — сказал он. Его глаза на мгновение поймали мои, зеленые, темные и холодные, и на мгновение он словно застыл, как будто не мог отвести взгляд. Мое сердце споткнулось. — Как я уже сказал, у меня сейчас нет времени на новые проекты.

Я не помню, почему я вышла из офиса одна, и почему решила задержаться прямо на улице. Я сказала себе, что все в порядке. Леви просто был занят. Все были заняты. Академия была ничем иным, как кучкой занятых людей, бегущих по своим делам. Я сама была очень занята, потому что Сэм права: я была одним из лучших нейробиологов в лаборатории. У меня было много собственной работы.

Пока я не услышала обеспокоенный вопрос Сэм: — Почему ты передумал? Ты же говорил, что проект пройдет на ура.

— Я знаю. Но я не могу. Мне жаль.

— Не можешь что?

— Работать с Би.