Любовь наотмашь

Ремизов отмечал юбилей с размахом, на весь уикенд снял загородный пансионат со всеми потрохами: рестораном, бассейном, теннисными кортами и коттеджами. Чтобы почтенной публике было где и повеселиться, и освежиться, и размяться, и отоспаться после ночных буйств. Это только с виду Борис Иванович – человек чопорный и солидный, но знающие и особо приближенные лица поговаривали, что в последнее время Ремизов разительно изменился. Целый год после смерти горячо любимой супруги он носил траур, вел жизнь аскета и затворника, а потом точно с цепи сорвался, пошел в разнос. Аскезу заменили ночные катания на катере по Москве-реке в компании веселых ребят, легкомысленных моделек и цыган с медведями, кутежи в ресторанах, один раз даже пьяная драка – в общем, седина в бороду, бес в ребро. Друзья и родственники к выкрутасам Бориса Ивановича сначала относились с пониманием и даже некоторым сочувствием, а потом не на шутку испугались, попытались его образумить и охолонить. Но Ремизов был не из тех, кого можно было бы вот так просто притормозить. Привыкший жить своим умом, от вразумителей он поначалу просто отмахивался, а когда те стали проявлять излишнюю настырность, разбушевался не на шутку, поговаривали, даже завещание в сердцах переписал. Вразумители сразу попритихли – ссориться с Ремизовым никто не желал. Дети для проформы пообижались, а потом оставили папеньку в покое, только бы тот сменил гнев на милость и не урезал, чего доброго, им финансирование. А Борис Витальевич угомонился также внезапно, как до того сорвался с катушек. Продал катерок, разогнал цыган и медведей, послал веселых ребят и моделек куда подальше, снова переписал завещание и зажил с чистого листа. А все оттого, что у него появилась новая пассия, и не какая-то старлетка, а женщина зрелая, опытная и финансово независимая. Шептались, что пассия эта – та еще штучка, покруче всех его предыдущих любовниц, вместе взятых, и что ждать от нее можно чего угодно, начиная от марша Мендельсона и заканчивая долговой ямой. Вот такая роковая женщина. Даже Клим, особо не вникающий в светские сплетни, заинтриговался этой загадочной дамой. Скорее всего, большая часть того, что про нее рассказывают, пустые домыслы, но и оставшегося вполне достаточно для полноценной интриги. А тут и случай подходящий подвернулся – юбилей. Уж, конечно, Борис Иванович не обойдет вниманием свою даму сердца, пригласит ее на именины.

Еще не успев до конца додумать эту мысль, Клим усмехнулся. Эка, куда его занесло! Чужими сердечными подругами начал интересоваться. Может, и у него та же история: седина в бороду, а бес в ребро? Да нет, вроде бы, и седины пока не наблюдается, и бороды он не особо жалует. А бес? Бес стоит за плечом всякого мало-мальски уважающего себя мужчины. Что ж это за мужик – без персонального беса?

* * *

– Зинон, ну сколько можно? – спросила Алиса с мольбой в голосе. – Мы же опоздаем.

– Не опоздаем, красотуля! – Зинон отшвырнула маленькое черное платье, сунула в мундштук сигарету, плюхнулась на кровать. – Совсем, блин, нечего надеть!

Алиса обвела взглядом царивший в комнате кавардак, пожала плечами. Ничего себе, нечего надеть! Дюжина вечерних платьев, еще столько же костюмов, горы туфель и босоножек – все это ее эксцентричная подруга притащила с собой в пансионат.

– Я должна быть сногсшибательна! – Зинон нервно затянулась сигаретой.

– Ты сногсшибательна, – убежденно сказала Алиса. – Только поторопись. Ну, надень вон то платье. – Она кивнула на дымчато-черное, практически невесомое платье на серебряных бретельках. Оно тебе очень идет.

– Идет. – Зинон печально кивнула. – Но Борис меня в нем уже видел на восьмое марта.

– Тогда, может, вот это? – Алиса взяла в руки что-то шелковое, пурпурно-красное.

– Это?! – От возмущения подруга поперхнулась дымом. – Оно же цветное, красотуля!

– А зачем тогда ты его покупала?

Зинон пожала смуглыми плечами:

– Хотела поэкспериментировать с имиджем.

– И что?

– Что – «что»? Решила, что в моем возрасте поздно менять вкусовые пристрастия. Пожалуй, я остановлюсь вот на этом…

Платье было красивым и одновременно эпатажным, как раз в духе Зинон. Ясное дело, черное, длиной до щиколоток, наглухо закрытое спереди, но с безумным вырезом сзади. И сама Зинон выглядела в нем просто убийственно: тонкая, смуглая, хлесткая – смесь пантеры и гремучей змеи.

– Ну, как?

– Твой банкир будет сражен наповал!

– Хорошо, да? Ну, скажи, что хорошо! – Зинон сунула ноги в туфли на нереально высоком каблуке и стала еще сантиметров на десять выше, покрутилась перед зеркалом, спросила озабоченно: – А лопатки не торчат? Хребет не слишком выпирает?

Вообще-то, хребет выпирал, но не сильно, а так, самую малость. В этом была даже некая пикантность. Каким-то непостижимым образом Зинон удавалось превратить в достоинство то, что остальными почиталось за недостаток.

– Все очень красиво. Пойдем же! – Алиса посмотрела на часы.

Они вышли из коттеджа, по мощеной фигурной плиткой дорожке направились к двухэтажному зданию, которое, несмотря на ранний час, было ярко и празднично освещено разноцветными огнями.