Любовь напротив

Я не вдавался в подробности ставок, проигрышей и выигрышей предыдущего вечера, не стану делать этого и теперь, скажу только, что очень скоро перед Алекс выросла более чем внушительная гора фишек и банковских билетов. Когда такое случается, всем известно, как разворачиваются дальнейшие события: бывалые игроки пережили это сами, а те, кто не пережил сам, читали в романах. Волнение, охватившее игроков, сгрудившихся вокруг рулетки, быстро перекинулось на соседние столы, и вскоре почти все, кто находился в зале, собрались вокруг стола, где продолжалась игра, чтобы в суеверном экстазе следить за стремительным ростом ставок, продиктованным недоступной пониманию логикой риска. В самом начале Мариетта сделала несколько мелких ставок, но очень скоро прекратила играть, и, как накануне, положила горсть фишек перед Алекс, которая, словно стремясь поскорее избавиться от них, раз за разом ставила на красное, если мне не изменяет память. И красное — редчайший случай — выпадало пять раз подряд. Я наблюдал за лицом Алекс. Сохраняя поистине удивительное спокойствие, она, казалось, никак не реагировала на свою удачу. Мариетта стояла рядом с ней, боясь пошевелиться. Она молчала и старалась ничем не потревожить Алекс, но по ее внезапно побледневшему лицу и расширившимся зрачкам я видел, что каждый раз, когда Алекс невозмутимо отодвигала от себя не поддававшиеся счету суммы, о величине которых можно было судить лишь по высоте горы из фишек, она была готова упасть в обморок. Как и накануне, позади Алекс и Мариетты молчаливо стоял Шам с сигаретой в руке. Его спокойствие и равнодушие к происходящему приводили меня в ярость. Казалось, он не понимал, какие деньги были сейчас в прекрасных руках его женщины, украшенных серебряными кольцами, которые матово поблескивали в ярком свете люстр. Эти кольца, как и браслеты из того же матового серебра, выглядели совершенно неуместными среди золотых побрякушек и бриллиантов, просверками которых сопровождались удивленные возгласы женщин — в большинстве своем преклонного возраста, — возбужденных неслыханной удачей Алекс…

Однако, довольно! Литература уже давно избавилась от пустых фраз, навязанных сюжетами столь же старыми, сколь и эти игровые залы, существовавшие еще во времена Второй Империи. Но что делать? Мы находились в Виши, в городе, где ничего не изменилось с прошлого века, если не считать обилия негодяев, наводнивших его во время войны… о чем в пятидесятые годы старались помалкивать, ибо нужно было поскорее забыть о тех позорных деяниях, начало которым было положено в том самом дворце, где мы снимали роскошные апартаменты. Но какое отношение к Истории имеем мы? От прошлого нам ничего не нужно. Вся наша жизнь, все наши желания — в настоящем. Поэтому не станем перегружать эти любовные хроники всякими описаниями и рассуждениями, которые лишь отвлекают меня от единственной, всепоглощающей, навязчивой идеи — секса вдвоем… втроем… если уж не получается вчетвером…

Наконец, Алекс «сорвала банк» — так называется момент в игре, когда администрация казино принимает решение положить конец везению чересчур удачливого игрока, — и мы покинули казино, унося в карманах, дамских сумочках и холщовых инкассаторских сумках, предоставленных заведением, огромное количество банкнот, которые кассиры выдали нам в обмен на сотни фишек самого разного достоинства. Со смехом, но уже не столь беззаботным, как накануне, мы прошли через сад, обойдясь на сей раз без купания в фонтане. Сгорая от любопытства и желания пересчитать «огромную сумму, которую удача принесла Алекс в знак своего особого расположения, плененная ее красотой», как пошутил я голосом балаганного шута, мы вернулись в свои апартаменты и немедленно заказали море шампанского, «чтобы отметить это событие». Деньги мы вывалили на кровать Алекс и Шама — получилась весьма впечатляющая гора банкнот, и я горстями начал швырять их к потолку, не в силах сдержать смех, который благодаря шампанскому очень скоро стал почти истерическим… а потом мрачным, когда я заметил, что ни Алекс, ни Шам, ни даже Мариетта не собираются следовать моему примеру. И тут я испытал чувство невероятного унижения, только теперь осознав, что я, всегда стремившийся выглядеть этаким толстокожим денди фонсторхаймовского типа, привыкшим держать в узде свои эмоции, именно я проявил тупой щенячий восторг перед грудой денег, которые заработала Алекс. Это чувство живет во мне и поныне, хотя с тех памятных событий прошло почти пятьдесят лет; и сейчас, когда я пишу эти строки, я краснею от стыда и досады за свою глупую, ребяческую радость, которую не разделяли ни Алекс, ни Шам, ни Мариетта.