Любовь – не сахар, сахар – не любовь (сборник)

– Какой план… – пренебрежительно отмахнулась я. – Сейчас этот расплавленный от жары сырок, привыкший к автобусам и троллейбусам, посещение которых напоминает нынче экскурсию в газовую камеру Освенцима, сядет в мою машину с кондиционером. И впервые за последнюю неделю почувствует, что может дышать. Ее семья – люди с ущербно умеренным достатком. Значит, даже в глотке кока-колы она ощущает вкус денег и красивой жизни. Представляешь, что с ней будет, когда она окажется в нашей квартире? Кроме того, детка до смерти боится съемок, и я стану ее наставницей и хранительницей. А завтра мы поедем вместе покупать ей одежду для работы, после чего она будет смотреть на меня, как бедная Золушка на добрую крестную… И т. д., и т. п., не говоря уже о всем остальном. Да о чем тут вообще говорить? Ты же читал мой сценарий – там все написано. Героиня просто-напросто одинока – у нее нет подруг, она росла без отца и совершенно не знает жизни. И если бы взрослый мужик предложил ей пойти в ресторан или кино, она бы смутилась и отказалась. Но он пригласил ее в Гидропарк покататься на качелях. Сыграл этакого папочку-друга. И этого было достаточно – девочка купилась на протянутую конфетку, которую в детстве нам так усердно запрещали брать у незнакомых дядей. Из чего напрашивается один простой вывод: в таком паскудном деле много ума не надо. Соблазнить невинную девчонку так же легко, как задушить котенка. Для этого нужно обладать только достаточной долей жестокости, подлости и мерзости, как герой, которого ты играешь. Ведь обидеть тех, кто зависит лишь от тебя, – так просто, что сделать это – все равно что расписаться в собственной слабости и ничтожестве. В отличие от нас, дети и животные не обладают свободной волей и не отвечают за свои поступки. Корова не может по собственному желанию уйти в другое стадо устраивать свою личную жизнь с другим пастухом…

– Ты считаешь, что она глупа, как корова?

– Она шестнадцатилетняя девочка, которая еще никого не любила. А это почти то же самое. В этом возрасте все барышни переживают комплекс Снегурочки – влюбляются в первое встречное, что подвернется им по дороге. И у моей очаровательной крошки просто нет выбора – ровно через час и сорок пять минут ей встречусь я.

– Я не могу понять только одного: что очаровательного ты в ней нашла? – Его голос звучал обиженно и злобно.

– Конечно, киска, – небрежно согласилась я, – до тебя ей далеко. Ты ж у меня – красавец.

– Иногда мне кажется, – горько вздохнул самый красивый мужчина Украины, – красота – это единственное, что ты во мне ценишь. Ведь ты меня не любишь, не так ли?

Неожиданно одним кошачьим рывком он подмял меня под себя – его узкое лицо и преступно-зеленые глаза нависли надо мной, как обнаженный меч:

– Ты вообще не умеешь любить, – констатировал он холодно и в то же время горько, как человек, уже смирившийся с утратой. – Тебе доставляет удовольствие только ненависть. И самое лучшее чувство, которое ты способна испытывать к людям, – это фригидное отстраненное равнодушие. Так что, можно сказать, мне еще повезло. Ты завела меня, как дорогостоящего сенбернара с родословной…

– Ну что ты, – нагло улыбнулась я. – Ты совершенно не похож на сенбернара…

Его неспешные вальяжные движения, черные волосы и хищные глаза порождали у меня хроническую ассоциацию с семейством хвостатых, усатых и полосатых. Поэтому, глядя на своего мужа, я никогда не чувствовала себя самой счастливой женщиной страны, как это писали газеты, скорее уж – старой девой с котом.

* * *

Вялотекущая киевская толпа тяжело топала по Крещатику. Съемочная группа разрезала ее пополам, как нож. Посреди улицы стояли Юля и Андрей. Камеры были направлены на них. Белобрысая гример Анечка, истекая обожанием, промокала губкой пот с лица моего мужа. Сергей Петрович терпеливо объяснял Юле:

– Пойми, ты его любишь, боготворишь, в нем – вся твоя жизнь. Ты должна удержать его во что бы то ни стало. Ты пытаешься объяснить, что умрешь без него. Но он смотрит на тебя равнодушно, и тебе становится не только больно, но и страшно. Я понимаю, это очень сложно – твой взгляд должен кровоточить любовью, болью и страхом…

Я подошла и встала за его спиной.

– Умница, – вскрикнул Петрович. – Вот так ты и должна смотреть на него!

– Ей будет легче смотреть на меня. Так что снимите ее лучше крупным планом, – посоветовала я. – А потом общий – со спины.

Петрович резко обернулся, мгновенно оценил ситуацию и сухо кивнул в знак согласия. Его ощетинившееся трехдневной небритостью лицо нахохлилось болезненным состраданием. Камеры заработали. Но, казалось, Юля даже не замечает этого:

– Я не могу без тебя, – жалобно сказала она.

– Пойми, дорогая, у меня есть жена и ребенок. Я не могу их бросить. Нам нужно расстаться, – подал реплику Андрей.