Любовь небесная, любовь земная

ЧМО (человек, механизмы обслуживающий) было одним из самых обидных прозвищ, какими Кулесов удостаивал старшего механика. В обычных условиях Петрейкин не преминул бы отреагировать на столь вопиющее оскорбление залпом боевого остроумия в адрес наглого астрономишки. Но в данном случае он предпочёл промолчать. Нехорошие предчувствия постепенно трансформировались в твёрдую уверенность: Григорий влюбился. Влюблённый Григорий представлял из себя существо непредсказуемое и социально опасное. Начиная встречаться с той или иной девушкой, Кулесов (человек в обычных условиях невероятно упрямый и несговорчивый) постепенно перенимал все привычки и увлечения своей избранницы. После чего с истинно Кулесовским упорством начинал отстаивать их перед окружающими. Особенно тяжёлую форму это принимало в тех случаях, когда устремления возлюбленной Григория прямо противоречили его собственным устремлениям. В период романа с веганкой типичный мясоед Кулесов, изнывая от отсутствия животного белка в организме, измучил всех своих родных и знакомых упрёками в издевательстве над животными, поедании гнилых трупов и скотском, недостойном разумного человека поведении. Но уже через день после разрыва с ценительницей растительной пищи горе-любовник заказал себе три килограмма шашлыка и обожрался до желудочных колик. Опыт отношений с альпинисткой привёл не особо ценившего физические упражнения Кулесова сначала на Тянь-Шань, а затем в палату хирургического отделения. Общение с активисткой антиглобалистического движения «Свобода или мы не играем» чуть не стоил ему свободы и допуска в космос. Петрейкин (хотя он даже под пытками не согласился бы признать этот факт) являлся лучшим другом Кулесова. И как лучший друг (вы ничего не докажете) он приложил немало сил для вызволения Григория из цепких лап закона и для последующего психологического восстановления (пьянки), когда пламенная революционерка помахала Кулесову ручкой. Вообще, причина постоянных катастрофических поражений старшего астронома на любовных фронтах, по всей видимости, заключалась как раз в его неукоснительном стремлении во всём копировать предмет своей любви. Тяжело найти человека, который согласился бы выстраивать отношения с зеркалом, причём с зеркалом, мягко говоря, кривым и неточным. Другой человек давно бы задумался о смене тактики боевых действий, но только не Григорий. Он свято верил, что однажды система непременно сработает.