Диапазон эстетической приемлемости мужского тела в XX в. быстро расширяется. В противоположность элегантным и слегка женственным подросткам Людвиг фон Хофмана (1861–1945), которые были негласным эталоном мужской красоты предыдущего периода, картина норвежца Эдварда Мунка (1863–1944)
На картинах шведских художников Акселя Акке (1859–1924) и Е. Янсона обнаженное мужское тело, в пляжном интерьере или в сценах приема солнечных ванн, выступает как органическая, не нуждающаяся в оправданиях, часть природы, в противоположность «домашней» женственности. При этом в них выражен явный гомоэротизм.
Каждый новый ракурс в изображении нагого мужчины был своего рода художественным открытием, отражая какую-то новую социально-психологическую реальность. В противоположность приземленности и критичности натуралистических образов, «мускулистая маскулинность» была отчетливо политической. Она не только ставила «жесткое» мужское тело принципиально выше «мягкого» женского тела, но имела явный милитаристский и националистический привкус.
Эта тенденция, заметная уже в XIX в., резко усилилась в годы Первой мировой войны, особенно в Германии, с традиционным для нее культом мужской дружбы и мужского воинского братства, и достигла кульминации в неоклассицизме германского и итальянского фашизма.
Построенный по приказу Муссолини римский стадион Foro Italico был окружен скульптурами нагих атлетов обоего пола. В нацистской Германии, где, по выражению Гиммлера, «мужской союз превратился в мужское государство», физические упражнения официально пропагандировались как средство формирования нордического характера. На одном плакате Гитлер изображен скульптором, который лепит из глины (хочется сказать — из дерьма) прекрасного нового человека.
Нагота фашистских статуй, которые ставились во многих общественных местах, была строго нормативной. Мужчина должен быть высоким, стройным, широкоплечим и узкобедрым, а его тело — безволосым, гладким, загорелым, без выраженных индивидуальных черт. Напротив, реальный, бытовой нудизм был в Германии запрещен и приравнивался к гомосексуальности.
Стоявший в Рейхсканцелярии официальный символ нацизма, знаменитая монументальная скульптура Арно Брекера (1900–1991)
«Нордическое» тело было не просто политическим, но сугубо националистическим, гомофобским и антисемитским. В этом нет ничего сенсационного. Антиподами воинствующей маскулинности всегда были женственность и гомосексуальность, которые автоматически проецировались на любых «врагов». Еще Оскар Уайльд иронизировал над тем, что плохие люди — всегда старые и безобразные.
Противопоставление арийской мужественности — еврейской женственности началось еще в средние века. Итальянский астролог Чеччи д'Асколи в XIV в. писал, что после распятия Христа все еврейские мужчины были обречены на менструации. Иногда еврейскую «женственность» связывали с обрезанием (в венском диалекте клитор даже называли «евреем»). Медики XIX в. приписывали евреям, как и женщинам, повышенную склонность к истерии и гомосексуальности. Что евреи, как и гомосексуалы, «на самом деле» — женщины, писали Отто Вейнингер и Марсель Пруст (оба — гомосексуалы и — в случае Пруста, частично — евреи). Эта тема сильно волновала Фрейда. Гитлеровцы довели отождествление женственности, гомосексуальности и еврейства, которые должен выкорчевать нордический мужчина-воин, до его логического конца.
Мужское тело в русском искусстве