Любовь нельзя купить

Тим прикусил губу. В последнее время он всякий раз с негодованием воспринимал вторжение жены в свои мысли. Он не имел ничего против, если она заговаривала о чем-то необходимом, о том, что касается детей, спрашивала, когда он придет домой, или рассуждала о своих несчастных приятельницах. В таких случаях он включал автопилот и старался к месту произносить «гм», «ага», а иногда и «представляю себе», когда Милли явно ждала проявления интереса с его стороны. Но все, что требовало от него полного внимания, он расценивал как вторжение.

— Что еще? — непонимающе спросил он.

Заметив, что Милли съежилась, он смягчился:

— Извини за резкость, проблемы на работе.

— Ты не говорил, что у тебя проблемы, — сказала она, искренне встревожившись. — Что случилось?

«Отлично, — подумал Тим. — Теперь я буду придумывать проблемы. Будто мне мало тех, что у меня уже есть».

— Да ничего особенного, просто трудный клиент попался. Но я справлюсь.

Он изобразил улыбку, которая сделала его похожим на Джека Николсона в фильме «Сияние», когда тот сошел с ума и принялся бегать по лабиринту с ножом. Одного взгляда на эту улыбку было достаточно, чтобы Милли передумала делиться с мужем плохими новостями. Лучше пока это оставить при себе, подождать, пока он станет менее воинственным, только тогда они смогут по-настоящему поговорить. А ведь у них есть нечто важное, о чем нужно поговорить, хотя он этого и не знает.

У Тима уже челюсть заболела оттого, что он продолжал улыбаться.

— Ну давай, говори, что у тебя за новость?

Милли похлопала его по руке, точно он был ребенком, требующим внимания:

— Это может подождать. Иди, работай.

Она поцеловала его в макушку и бросилась в ванную, едва сдерживая тошноту.

«Ненавижу, когда она это делает, — подумал Тим, которого передернуло от этого проявления нежности. — Я для нее точно пятый ребенок. Разговаривает и обращается со мной, как с подростком. Противно. Хочу снова стать взрослым. Хочу вести взрослые разговоры со взрослыми людьми. Хочу рассказать кому-нибудь о своих больших проблемах. И больше всего на свете я хочу говорить о том, что не имеет никакого отношения к детям.

Мне нужна Элисон».

— Да, кстати! — крикнула Милли из ванной.

Что там еще? Тим прикрыл глаза, чувствуя, как терпение покидает его.

— Да, дорогая?

Милли глубоко вздохнула. «Ну, давай же!» — сказала она себе.

— Я хотела тебя предупредить. Ты сегодня должен вовремя вернуться. Мне нужно уйти.

— Куда?

— У меня встреча с одним старым приятелем, — как можно более таинственно ответила Милли, стараясь справиться с подступающей дурнотой.

Тим пожал плечами и ушел. Милли слышала, как закрылась дверь. Пожалуй, зерно заронено.

Она сидела на полу ванной. Такой изнурительной утренней тошноты у нее еще не было. Уж не переживания ли из-за Тима ухудшили состояние? Она чувствовала, что что-то не так, и знала — что бы это ни было, беременность тут ни при чем.

«Да мне от этого ничуть не легче, — с горечью думала она. — Я с нетерпением ждала, когда снова стану сама собой: не просто матерью, а самостоятельным человеком. Я забыла многие приемы: как говорить, чтобы голос не был визгливым, а улыбка чтоб была не как у Мэри Поппинс; как смотреть на кого-то, чтобы глаза при этом не бегали от стараний уследить то за одним ребенком, то за другим; и как говорить на темы, не имеющие отношения к детям.

Это трудно, поскольку десять лет я была матерью и больше ничего не делала. Но я буду работать над собой. Да я уже начала. Даже нашла время, чтобы читать газету каждое утро, чего не могла себе позволить, когда дети были дома.

Но теперь этому пришел конец. Все утро меня тошнит, а остальную часть дня я буду заниматься тем, что должна была сделать утром. А потом мне надо притвориться, будто я куда-то ухожу, чтобы вызвать у Тима ревность.

Кажется, я схожу с ума. Мне нужно с кем-то поговорить. Чтобы кто-то выслушал, какие у меня проблемы. Чтобы этот человек видел не только какая у меня прическа. Чтобы кто-то сказал мне, что я поступаю правильно, а если нет, то предложил бы что-то другое.

Мне нужна Фиона».

Фиона сидела на кухне и держала в руках чашку теплого чая, который она заварила себе из пакетика. Она получила от этого какое-то извращенное удовольствие, однако оно не вполне компенсировало огорчения минувшего вечера.

Грэм пришел домой с двумя букетами цветов — один для нее, другой для Дафны. Фиона посмотрела на него с удивлением. Она знала, чего стоил ему подобный жест великодушия, поскольку он ненавидел ее мать. Она тепло обняла мужа, пытаясь заглушить настойчивый голос, вопрошавший, не перестарался ли он, а если да, то зачем.

— Смотри-ка, мама! Смотри, что Грэм тебе купил.

Особенно впечатляющий букет лилий Грэм вручил Дафне, которая неловко сидела на стуле с прямой спинкой. Он быстро поцеловал ее в щеку, после чего подал цветы.