Любовь неукротимая

Пенелопа в удивлении взглянула на кузину, но та устремила взор на материю для будущих распашонок. Кажется, все заметили, как изменилась Пен, кроме нее самой. Но теперь все пойдет иначе. С этой минуты Пен не прикоснется к черному.

Глаза Габриэля загорелись счастьем, когда как-то поутру Пенелопа вошла в столовую в муслиновом платье ярко-голубого цвета. Его широкая искренняя улыбка преисполнила ее сердце счастьем. Ей уже не хотелось надевать старые платья.

Заметил перемены и Габриэль. Траур диссонировал со всем обликом этой молодой привлекательной женщины. Вероятно, накануне Пен сменила весь свой гардероб, закупив множество платьев светлых веселых расцветок, и как же он был рад этому!

– Ты прошла через огонь, Пен, – говорил он, снимая с нее платье приятного розового цвета. – И этот огонь теперь горит в тебе – пламя страсти, энергии жизни. Вот во что ты превратила то, что могло тебя уничтожить.

А после Габриэль зажег в любимой совсем иной огонь, который воспламенил ее чувства, воспалил каждый ее нерв и едва ли не сжег дотла, оставив утомленной, сонной и безмерно удовлетворенной.

– Ты отбросила траур, потому что чувствуешь, что готова выйти замуж во второй раз? – поинтересовалась Лилиан, пристально смотря на Пенелопу, отчего щеки той обдало жаром. Кузина что, читает ее мысли?

Надеялась ли Пен выйти за Габриэля? От переизбытка эмоций перехватило дыхание, перемешались все чувства: волнение, надежда, желание, а также страх – она очень боялась вновь ошибиться. «Тебе будет больно», – предупреждало ее сердце.

Однако последние три недели были лучшими в ее жизни. Они с Габриэлем вместе проводили дни: гуляли, когда позволяла погода, или просто сидели в галерее, если за окном шел дождь. Они болтали без умолку, выискивали новые ассоциации, чтобы Габриэль смог окончательно избавиться от посттравматического синдрома. Что-то они обнаруживали случайно, например, прогуливаясь возле конюшен. Стук копыт и протестующее ржание лошади, запертой в стойле, напомнили Бромвичу его боевого жеребца, которого проткнул копьем французский кавалерист. Но остальные ассоциации Габриэль и Пенелопа распознавали лишь после долгих разговоров, воспоминаний, размышлений. Многое давалось ему непросто, да и ей тоже. Когда он рассказывал об ужасах и кошмарах, через которые ему пришлось пройти, Пен порой не удавалось сдержать слезы.

Конечно, Пенелопа слышала множество страшных историй о войне из уст самых разных солдат. Но никогда прежде она так не проникалась сочувствием – ведь раньше ей не доводилось слышать подобное от того, кого она любит.

О боже! От того, кого она любит!

– Разве это плохо, Пен? – тепло спросила Лилиан.

Пенелопа устремила взор на кузину, смотрящую на нее с пониманием. Господи, да ее чувства, должно быть, просто написаны на лице – поэтому Лилиан легко все распознала. Хотя и раньше Лилиан всегда угадывала подобное без особого труда.

– Я не знаю, – прошептала Пенелопа.

Она правда не знала. Пен представляла себе Габриэля – как же он изменился за последние три недели: окреп, обрел силу, уверенность в будущем. Они с Джеффри крепко подружились. Габриэль часто отправлялся с ним осматривать владения и помогал во многих делах. Хотя гость так и не решился спуститься в шахту, он все же старался помочь в постройке школы для шахтерской деревни.

Совместные ленчи и обеды проходили живо и весело, за интересными беседами; часто поднималась тема помощи вдовам и сиротам, потерявшим кормильцев на войне, и Габриэль рассказывал о своих планах относительно улучшения положения этих людей. Часто обсуждались. Как-то поднялся вопрос о том, чтобы в Бирмингеме, на территории, принадлежащей Габриэлю, построить фабрику и деревню вроде той, что в Сомертон-Парке. Загоревшись этой идеей, Джеффри и Габриэль схватились за перо и бумагу, чтобы все толком обдумать и просчитать.

Вечерами все четверо играли в карты. Пенелопа обнаружила, что Габриэль не так уж скверно играет в вист. А когда она спросила, почему он всегда проигрывал раньше, в Лондоне, он честно признался, что ее присутствие слишком смущало его.

– Значит, больше я тебя не волную? – резко спросила она.

– Теперь все иначе, – ответил он. – Теперь ты моя.

И она с радостью отдалась ему снова – и снова, и так продолжалось всю ночь напролет.

Теперь ее жизнь стала по-настоящему счастливой – наполненной спокойствием, домашним уютом и одновременно страстью и чувственностью. Пен получила все, о чем мечтала.

Но…

– Ты все еще опасаешься за его душевное здоровье? – осведомилась Лилиан. – Должна сказать, я не заметила никаких проявлений ненормальности.

– Не заметила и я, – признала Пенелопа. – Ну… с тех пор, как мы приехали сюда из Викеринг-плейс.

– Думаешь, именно атмосфера того места влияла на Габриэля?

Пен отрицательно покачала головой.

– Вряд ли, ведь приступы начались еще дома, до того, как его отправили в клинику. Должно быть, это все-таки боевой посттравматический синдром. Но думаю, впредь ему станет только лучше.

Однако готова ли была Пен рисковать своим будущим? Будущим их детей?