Любовь Носорога (СИ)

Дома в этот день опять застала Ленку, какую-то напряженную, но занимающуюся делом, читающую материалы по теме будущего занятия.

Я решила, что это она из-за учебы такая, все же деятельность-то для нее непривычная, и со спокойной совестью ушла спать. И только закрыв глаза, позволила себе на полсекундочки воскресить в памяти его сегодняшний взгляд, черный, жестокий, злой. Такой, что дух перехватывало. Такой, что сердце останавливалось. Я сделала осторожный вдох-выдох, и, вместе с кислородом в мой органнизм словно вирус попал. Возбуждения. Я припомнила свои мысли перед кабинетом. И попыталась представить, что было бы, если б все пошло по одному из тех, придуманных мною сценариев?

Если бы он, не спрашивая, просто подошел и поцеловал? Не разговаривая, не считая нужным, как всегда, тратить на это время. Просто прижал бы меня к деревянной поверхности двери, дернул бы блузку, так крепко застегнутую на все пуговицы… Разлетевшиеся по кабинету горохом… Залез бы под юбку грубыми пальцами, подбросил, ухватив под попу, усадил на себя…

С ужасом ощутив совсем не фантомную тяжесть в низу живота и болезненные ощущения от того, что мой организм яростно хотел его вторжения, ныл, требовал, пульсировал в том месте, где отчаянее всего нужно было его присутствие, я тут же прекратила строить всякие дурацкие гипотезы, выдохнула зараженный фантазиями о Носороге воздух, и попыталась уснуть. Прекрасно зная, что сниться мне будет что-то явно очень непристойное. Горячее. Острое. Безумное. Животное.

К счастью, после того первого вечера, мучившего меня воспоминаниями, который я квалифицировала как кризис, наступила ремиссия. С надеждой на полное выздоровление. За отсутствием причины воспалительных процессов в организме.

Я вникала в новые для меня обязанности, и это было интересно, хоть и тяжело.

Славик ругался на меня, но в целом, я чувствовала, что он мной доволен. И это не могло не радовать. И, когда через два дня, он отбыл на четырнадцатый, наводить порядок во вверенном ему подразделении, я уже чувствовала себя вполне уверенно. Вот только база проклятая…

Славик явился через десять минут, весело обматюкал мои попытки объяснить, почему не идет дальше служебка, выслушал клятвенные заверения, что ни чай, ни кофе, ни лак для ногтей я на клаву не проливала (насчет лака для ногтей — это вообще инсинуация злобная, я даже не крашу ногти), весело застучал клавишами.

— Ну вот, глянь сюда, ты здесь галочку не поставила, коза, — наконец усмехнулся он.

— Какую? — поразилась я, потому что прекрасно помнила, что все галочки везде, где можно, я наставила.

— Ну вот, садись давай, покажу.

Он усадил меня обратно в кресло, склонился близко, указывая на место, где я, на самом деле, проглядела галочку.

Это было очень невинное действие, рабочий момент… И, думаю, что именно об этом в первую очередь и подумал генеральный директор холдинга, так не вовремя явившийся из заграниц и прямиком прошедший к своему заму в кабинет.

По крайней мере лицо его, как обычно маловыразительное, в этот момент буквально заледенело. И только глаза жгли в прежнем режиме сверхновой.

И главными объектами для испепеления были мы со Славкой. Склонившие головы близко друг к другу. Так, что сразу и не поймешь, обнимаемся, или уже целуемся.

24

Паша смотрел на самую возмутительную картину, которую только может застать руководитель его уровня, вернувшись внезапно из деловой поездки обратно в родную компанию. Нарушение корпоративной этики, субординации, флирт на рабочем месте, возможно, секс на рабочем…

И остро, очень остро чувствовал свой возраст. Все свои тридцать пять. Потому что больше всего хотелось заорать привычно:

— Хули тут происходит?

И двинуться на наглого щенка, прямо у него на глазах посмевшего лапать его, Носорога, собственность. И эта самая собственность, такая довольная с какого-то хера сидела, счастливая, улыбалась, глазки лисьи блестели, губки пухлые растягивались… С*ка, соскучился ведь! Мысль эта промелькнула где-то на краю сознания, нисколько не успокаивая, а наоборот, распаляя, добавляя к привычной злости на сотрудников и ситуацию уже инфернальную злобу на себя, мудака, никак не умеющего выкинуть из головы эту чертову казачку.

Но то, что прокатывало на строительной площадке и за закрытыми дверями кабинетов, не особо хорошо смотрелось здесь. Поэтому пришлось ограничиться кратким:

— Пошел нахер, — это щенку, уже осознавшему свой глубочайший косяк и побледневшему так, словно все краски с лица стерли валиком для побелки. Возникшая в голове картинка морды нахального юнца, извозюканного в побелке, бальзамчиком прям легла, стало даже легче дышать. Чуть-чуть.

— Ко мне в кабинет, — это уже дуре-казачке, упрямой козе, не понимающей своего счастья.