Любовь оборотня

— Вот именно, — сказал князь Шу. — Не стоит пренебрегать подобными знаками, второй молодой господин. Сама судьба свела вас с моей дочерью. По западным традициям, в таких случаях спасенный женится на спасительнице. Или спасенная — выходит замуж за того, кто ее спас.

Кин цеплялся за соломинку:

— Мы же не будем следовать обычаям этих дикарей!

— Некоторые из них весьма разумны, — усмехнулся князь. Они с господином Мо обменялись понимающими взглядами и выпили ещё чайку, находясь в полной гармонии друг с другом.

— Вы сами очаровали мою дочь, господин Кин, — продолжал князь Шу. — Кто заставлял вас дарить ей подарок, улыбаться и любезничать? Мне казалось, она тоже приглянулась вам. Ведь вы провели немало времени вместе. Играли в мяч, гуляли по городу… Кажется, вы даже угощали ее. Разве не так?

— Не так! Совсем не так!

— А как? — спросил, в свою очередь, господин Мо. — Если княжна не интересует тебя, зачем было давать ей надежду?

Его сын снова застонал, вцепившись себе в волосы.

— Должно быть, в прежней жизни я предал свою страну, раз в этой Небеса покарали меня красотой и добрым сердцем, — сокрушался Кин. — За что я так наказан? За что?..

Наконец ему надоело причитать. Он почувствовал, что задыхается в этих стенах. Будто на шее у него медленно, но верно затягивается петля. В ярости второй молодой господин пронесся по залу и вылетел за двери. Однако тут же сунулся обратно, чтобы, вне себя от гнева и раздражения, прокричать княжне:

— Не для тебя крыжовник зрел, не для тебя эта слива расцветала! Я скорее умру, чем женюсь на тебе, сумасшедшая!

И снова исчез.

Князь Шу и господин Мо поглядели друг на друга, со значением покачав головами. Каждому было что сказать. Первый взглядом выражал надежду, что вспыльчивый молодой человек образумится, второй печалился, что плохо воспитал сына. Но благородные мужи не опускаются до перепалок, поэтому оба мужчины воздержались от того, чтобы порицать поведение Кина вслух и вернулись к обсуждению брака как делу решенному.

***

Кину снилось, что его ест огромная панда. Пожирает, откусывая кусок за кусочком. Однако это было не больно или омерзительно, а почему-то даже приятно. Одна за другой, части тела растворялись в воздухе, и оно становилось все легче и легче.

С трудом разомкнув тяжелые веки, он взглянул на мир точно сквозь туман. Он лежал на постели у большого окна с раздвижными ставнями. Они были открыты, и в комнату лился прохладный воздух, пахнущий водой и травой. Из окна открывался вид на зеленую лужайку и горы. Где-то неподалеку негромко бурлил ручей.

Кин решил, что все еще спит. Место было ему незнакомо, однако почему-то здесь повсюду были его вещи: настольное зеркало, шкатулка с шпильками и лентами для волос, висящая на ширме одежда, даже картина «Рассвет на горе» — все это принадлежало ему. Однако саму эту комнату, с простым и строгим убранством (белые стены, кровать из черного дерева, гравюры с изображением рек, гор и бегущих облаков), Кин видел впервые.

Однако ощущения вполне материальные сообщили ему о том, что он все-таки проснулся. Рядом с кроватью сидела княжна Мэйвей и терзала его руку. Она то брала в рот палец за пальцем, слегка прикусывая их, то целовала изящные, четко очерченные костяшки, то переворачивала руку внутренней стороной к себе и льнула губами к запястью — а то пару раз лизнула, точно желая знать, каков Кин на вкус.

Притворившись спящим, Кин высвободил руку. И тотчас после этого снова уснул.

Когда он опять пробудился, лужайка перед домом окрасилась золотисто-розовым. Солнце клонилось к закату. Мэйвей не было. Вместо нее у постели Кина дежурила служанка.

— Что случилось? — спросил Кин.

Поскольку в тот день господин Мо ничего не предпринял, Кин решил, что его отказ жениться на княжне (равно как и форма, в которой он был сделан) сошел ему с рук. Однако на рассвете следующего дня, не успел он открыть глаза, к нему ворвалась пара стражников из числа охраны поместья. Прямо в нижних одеждах его выволокли во двор и поставили на колени на холодные плиты.

Отец уже был здесь и держал кнут в черно-оранжевую полоску.

Это был знаменитый Тигриный кнут для наказаний, которого страшились все в Журавлиной Долине. Трех-четырех ударов хватало, чтобы на десять дней лишить дееспособности крепкого мужчину.

Своему сыну господин Мо назначил двенадцать ударов. Он наносил их размеренно и метко, не меняясь в лице, пока Кин стоял на коленях с прямой спиной.

Он выдержал шесть ударов, прежде чем согнулся пополам и выхаркнул кровь. Дальнейшее заволокло туманом.

Что случилось потом, рассказала служанка. По-чиньяньски она говорила с акцентом, но лучше, чем ее госпожа. Княжна влетела во двор, когда господин Мо велел облить сына водой и приготовился возобновить наказание. Она разметала стражников и слуг и выхватила Кина из-под седьмого удара, пихнув господина Мо в грудь так, что он отлетел и ушибся головой о стену. Не прошло и часа, как князь и княжна покидали Журавлиную Долину, увозя бесчувственного Кина с собой.