Любовь опаснее меча (Наследник Алвисида - 1)

Хамрай смотрел на нее и тяжелое чувство вины раздирало сердце. Саурра была женщиной-змеей с далекой сказочной горы Каф, что на краю света. Когда-то ее лицо - лицо молодой и удивительно красивой девушки, лицо с необычными в этих краях чертами и с зелеными, нечеловеческой глубины глазами, поразило Хамрая. Девичий бюст молодой Саурры плавно переходил в изящное длинное змеиное тело, яркая чешуя переливалась немыслимыми расцветами. Густые черные волосы, спадающие на грудь, до маленького пупка на плоском животе, ниже которого начиналось змеиное тело, нежный голосок, которым она не могла говорить, а лишь пела и заливисто смеялась, вскружили Хамраю голову - он влюбился. Это было больше полувека назад. Она не женщина и заклятие не могло погубить чародея - он упал в пропасть любви к Саурре, забыв обо всем на свете. Он кусал в порыве страсти коралловые губы и жадно мял упругие наливные яблоки груди. Впивался в багровые торчки сосков, наслаждаясь их вкусом и впитывая нездешний аромат. Он говорил ей ласковые слова и обещал все, что она просила. Он носился по городу, доставая для нее безумно дорогие безделушки, фрукты, румяна. Она жила в его покоях и он был счастлив. Сумасшедшее и восхитительное время - он забыл о своем несчастье, а шах в то время воевал далекий берег Среднего моря и не мог вернуть Хамрая в реальный мир. Потом после успешной кампании Балсар возвратился во дворец и с новой силой стал требовать от чародея снять заклятие - мысли шаха мутились, он грезил только наследником, сыном. Шах хотел не одного сына, а нескольких, как можно больше, от многих жен, чтобы престол не достался когда-либо, после еще не скорой смерти от старости или в любой момент возможной гибели на поле боя, чужому роду. Шах выл от ярости и рубил дорогую мебель, когда думал об этом. Хамраю пришлось переселить Саурру, начавшую терять девичью свежесть, в зверинец и вновь полностью погрузиться в исследования. Но тогда он навещал ее, клетка была обставлена должным образом.

Теперь на стенах висели обветшалые обрывки некогда роскошной драпировки. Подушки, разбросанные на полу, были грязны и смяты. И сама Саурры ничем, кроме по-прежнему бездонных, не выцветших зеленых глаз, не напоминала прежнюю красавицу. Волосы потеряли восхитительный блеск - седые, побитые отвратительной желтизной, они стали редкими, на темени пробилась неприятная взгляду лысина. Морщины обезобразили когда-то прекрасное лицо, губы ввалились в беззубый рот, манившие прежде Хамрая груди превратились в ненужные пустые отвислые мешки. Чешуя на змеином теле выцвела, стала грязно-коричневой, местами отшелушилась.

Хамрай хотел отвести взгляд, но не сумел. Он виноват перед Сауррой. Еще не все потеряно, она, несмотря на возраст, способна родить, хотя дни ее жизни почти исчерпаны. Продолжение рода - вот главное для представителей ее чудесного племени. "Как и для шаха," подумал Хамрай. Но если для Балсара он делает все возможное и невозможное, то мимо клетки Саурры проходит ежедневно не глядя в ее сторону. Конечно, можно отвезти ее обратно, там она найдет соплеменника, который зачнет в ней новую жизнь, и пусть перед самой смертью, но она исполнит долг, будет счастлива... Но кто, кроме самого Хамрая, сможет одолеть превратности невероятно долгого и опасного путешествия к горе Каф? Пожалуй, никто. А ему некогда, он не может отлучиться из дворца - вдруг наблюдатель увидит знамение и Хамраю придется отправиться в путь.

Хамрай с усилием оторвал взгляд от двух живых изумрудов ее глаз и заметил убогую обстановку клетки.

- Я распоряжусь, и завтра же тебе доставят новые ковры и все необходимое, - пообещал он Саурре на прощание и поспешил отойти, пока глаза их вновь не встретились.

Быстрым шагом он догнал подходивших к выходу из зверинца шаха и чужестранца. Хамрай старался не глядеть по сторонам, не обращать внимания на рыки, шипения и призывы, он боялся пробудить воспоминания, связанные с каждым невероятным существом и неизбежно вызвать к жизни давно затиснутую в дальние глубины души совесть вредную старуху, не дающую спокойно заниматься делом.

Шах и колдун стояли у последней камеры, и чужеземец с ужасом смотрел на прикованный в ней к стене человечий скелет. Скелет действительно выглядел кошмарно - полустлевший, светящийся тусклой зеленью, с огромными глазницами, которые, казалось, уставились прямо на зрителя. Кандалы сковывали руки и ноги мертвеца - но создавалось впечатление, что приковали его еще живым человеком и очень давно. При виде скелета в голову приходили мысли о бренности всего живого и превращении рано или поздно в подобную кучу жалких, хотя и жутких, костей.