Любовь, опять любовь

«Я проснусь рядом с ним в удобной кровати от шагов служанки, вошедшей развести огонь. Также, как когда-то его жена. Поцелую его и встану, чтобы сварить кофе, потому что ему нравится приготовленный мною кофе. Еще раз я поцелую мужа, перед тем как он спустится вниз, в мастерскую. Потом я займусь с прислугой, отдам распоряжения по хозяйству. Наконец уединюсь в комнате, которую он мне обещал, и займусь картиной. Может быть, стану писать маслом, если захочется. Конечно, смогу себе это позволить. В полдень он не ест, так что эту трапезу я тоже пропущу, лучше выйду в парк, побеседую с горожанами, которые хотят меня простить. Затем поиграю на пианино или на флейте. Он еще не слышал того, что я сочинила в последние дни. Не думаю, что ему понравится. Филипп так добросердечен. Когда болела собака, у него слезы на глазах выступали. Он вернется к ужину. Мой суп ему по вкусу, ему нравится, как я готовлю. Потом он расскажет о работе, что произошло за день. У нею интересная работа. Обсудим газетные новости, поспорим, в чем-то не согласимся друг с другом. Наполеон ему, конечно же, не нравится. Он рано ложится. Трудно будет молчать всю ночь».

Ни разу в дневниках Жюли не встречаются экономические выкладки, денежные расчеты. Она одна в мире, мать ее погибла во время землетрясения у горы Пеле, в уничтоженном стихией Сен-Пьере, куда отправилась погостить к сестре. Никаких упоминаний об обращении за помощью к отцу в дневнике нет.

За неделю до того дня, когда мэр, старый приятель Филиппа, должен был объявить их мужем и женой, Жюли утонула в том самом разливе, в котором, если верить злым языкам, она погубила своего ребенка. Теперь люди не верили, что она утопилась. С чего бы ей топиться, если все проблемы решены, после того, как она годами бродила по лесу. Нет, конечно же, ее убил какой-то озлобившийся воздыхатель. Не диво, когда живешь так, на отшибе и в отрыве от всех людей.

Земляки не скупились на соболезнования Филиппу, но в душе считали, что так ему будет лучше. Жандармы собрали имущество Жюли — бумаги, рисунки, акварели, ноты — и упрятали все в большой сундук, который, за неимением лучшего места, засунули в подвал местного музея. В 70-х годах XX века потомки Реми обнаружили у себя ее ноты. Музыка понравилась, кто-то вспомнил о сундуке в музейном подвале, нашли новые ноты; музыку исполнили на муниципальном празднике, где ее услышал англичанин по имени Стивен Эллингтон-Смит. И среди любителей музыки прошел слух, что произведения Жюли Вэрон уникальны, кто-то не стеснялся называть ее великим композитором.

Вскоре появились также и отклики на ее живопись и на ее дневники. О Жюли Вэрон заговорили; прозвучало определение «небольшая, но значительная ниша…». Выдержки из дневников Жюли появились в печати в Англии и во Франции; затем в трех томах они вышли полностью во Франции и в одном томе (избранное) в Англии. Критики дружно ставили эти опусы на одну полку с мадам де Севинье.