Любовь, опрокинувшая троны

– Не спишь, сестренка? – заглянул из-за двери Григорий и по своей извечной привычке тут же вошел в светелку, тяжело водрузил на сундук вместительный березовый туес с длинной ручкой, не без труда содрал плотно прилегающую крышку, вытянул пару закрученных в тугие рулетики темно-красных пастилок и кинул в рот. Смачно разжевал, распространяя запах малины и яблок.

Одет Отрепьев был в синюю атласную рубаху, коричневые штаны тонкого сукна, новенькие серые сапоги, и только на голове сидела вышитая матерью, старая, вытертая тафья. Глаза паренька лучились радостью, рот разошелся в довольной улыбке, пальцы бодро постукивали по коленям. В общем, он выглядел таким довольным, словно маленький ежик, нашедший огромного, аппетитного навозного червя.

Спрашивать, как его дела, не требовалось – на лбу было написано, что все просто великолепно! И потому Ксения спросила о другом:

– Это нам угощение? – кивнула боярская дочь на короб с пастилой.

– Тебе, – мотнул головой паренек. – Отцу твоему я бочонком хмельного меда поклонился, а матушке платок принес.

– С чего такая щедрость?

– Так ведь жалованье получил, сестренка! – щелкнул пальцами Отрепьев. – Правда, так вышло, что теперича я у Михаила Никитича сижу, а не у Федора. Бо у Михаила к царской службе интереса куда более оказалось, писари нужнее и продвинуться проще.

– М-м-м… Понятно… – кивнула Ксения, подходя ближе и зачерпывая из берестяного туеса сразу горсть ягодных пастилок. Одну кинула в рот, с остальными отошла к распахнутому окну.

– Угу, – поддакнул Гришка Отрепьев. – Но ты не думай, Федор Никитич не обиделся, сам же присоветовал, когда я о поручениях новых по службе спросил… – Паренек сделал небольшую заминку и быстро добавил: – А еще он тебя на охоту пригласил!

– Чего? – обернулась женщина.

– Федор Никитич сказывал, что в честь своего возвращения из дальнего путешествия он охоту с друзьями близкими затевает. Послезавтра. И просил меня передать Ксении, сестре моей двоюродной, что хотел бы увидеть ее… тебя то есть на сем веселии. Я так понимаю, это он о тебе? – Гришка быстро-быстро почесал себя пальцами в затылке и спросил: – Ты что, знакома с царским братом?

– Есть немного, – пожала плечами боярская дочь.

– Вот здорово! – ударил кулаком в воздух Гришка. – А я-то думал, откуда у тебя знакомые в свите Захарьиных? Ан ты самого главного Захарьина за жабры взяла!

– Никого я ни за что не брала! – отрицательно мотнула головой Ксения.

– Ага, как же! – расхохотался паренек. – С чего бы иначе ему тебя на охоту приглашать? Наверняка голову закружить желает и под юбку забраться!

– Вот тут ты глубоко ошибаешься, – бросила в рот еще подстилку женщина. – Как раз это ему совершенно не нужно.

– Какая же ты наивная, сестренка! – рассмеялся Отрепьев. – Да у всех мужиков токмо это одно и на уме! Совратить он тебя хочет, совратить!

– Да вот те крест, Гришка, совращать меня Федору Никитичу отнюдь ни к чему!

– И тем не менее он тебя приглашает!

Ксения задумчиво прожевала пастилку, потом еще одну. Спросила:

– И что же мне теперь делать?

– Ехать конечно же! – решительно выдохнул Отрепьев.

– Но-о… – Ксения нерешительно потерла подбородок. – Ты хоть раз на охоте бывал? Что мне для сего надобно?

Паренек посерьезнел и тоже взялся пальцами за подбородок:

– Э-э-э… Самое меньшее – так это лошадь, шатер, походная постель… Припасы… Поесть там, выпить, повеселиться. Дворня. Ну, слугой и я могу поехать. Еще бы хорошо ловчих птиц прихватить. Но их даже князья далеко не всякие имеют.

– Лошадь, палатка… – эхом повторила женщина. Тяжело вздохнула. Неуверенно произнесла: – Может, отца спросить?..

– Да ты, верно, обезумела, сестренка! – постучал кулаком себе по лбу Гришка. – На кой леший тебе там старый Иван Васильевич? Чтобы к Федору Никитичу ближе путевой версты не подпускал?

Теперь боярская дочь задумалась надолго. Затем бросила несъеденное лакомство обратно в короб и печально покачала головой:

– Я откажусь.

– Откажешься от приглашения самого Захарьина? – округлились глаза паренька. – Нет-нет, сестренка, не смей! Мы сейчас что-нибудь придумаем!

– Что ты придумаешь, братишка, что? – резко всплеснула руками Ксения. – Даже если представить на миг, как мы украдем отцовских коней и все его снаряжение, чем сие мне поможет? Я отправлюсь на княжескую охоту на упряжных меринах, с парусиновой палаткой и потником вместо постели? Буду спать с седлом под головой, завернувшись в медвежью шкуру? Ты понимаешь, Гришка, что, окромя величайшего позорища, ничего для меня из сего развлечения не выйдет? – Женщина еще чуток поколебалась и снова отрицательно покачала головой: – Я никуда не поеду.

Паренек тоже помолчал, но никаких возражений найти не смог.

– Сообщить Федору Никитичу про твой отказ? – тихо спросил он.

– Нехорошо как-то через посыльных такие оскорбительные вести передавать… – Боярская дочь прижала ладони к губам. – В лицо сие сказывать надобно. Извиниться, объяснить. Ну, чтобы не обиделся. Вот токмо не знаю, кто там ныне на воротах? Меня только один холоп знает, который хриплый. Да и тот за три месяца вполне мог и запамятовать.