В Алма-Ате Любовь Петровну ожидал удар: Григорий Васильевич прямо с поезда угодил в госпиталь. Как всегда, она со всей энергией и заботой сделала все, чтобы вернуть ему здоровье. Но они снова были на пороге разлуки. Едва Григорий Васильевич встал на ноги, его отправили в Баку, где он возглавил киностудию. Вскоре приехала и она. Здесь были прекрасные бытовые условия, если вообще можно было считать какие бы то ни было условия прекрасными, когда немцы рвались и рвались на восток по России, Украине, Кавказу. Беда стояла на пороге. Как всегда, настоящим спасением была работа. Он начал съемки фильма, который не стал их удачей. Назывался он «Одна семья» и так и не вышел на экраны. А она никогда не жила в таком ритме и с такими нагрузками.
Казалось, не было фронта и не было рода войск, где бы не выступала Любовь Орлова. И как в мирные дни ее лично знала вся страна, так и теперь ее знали многие из тех, кто шел в бой. Она пела, говорила, провожала, благословляла. Ведь большинство из тех, кто с восторгом аплодировал ей в те дни, были еще совсем мальчишками, и многие после ее концертов уходили, чтобы никогда не вернуться. И что она могла сделать для них? Только то, что делала всегда, – дарила всю силу своей души и таланта, приносила праздник туда, где царила смерть и лилась кровь. Особенно тяжело было выступать в госпиталях. И опять – поезда, самолеты, военные машины. И по-прежнему с ней рядом всегда был верный Левушка Миронов.
Вот одно из писем родным в мае 1942 года: «Концерты идут хорошо… Голос звучит… питаюсь очень плохо, иногда не обедаю. Сплю тоже плохо… План моей поездки такой: сегодня, четвертого, еду в Гори – один концерт, затем – в Поти, 8, 9 и 10-го в Нахичевань…»
А родные жили в Уфе и, судя по всему, жили трудно. Наступил момент, когда Левушка, нагруженный продуктами, был отправлен в Уфу, чтобы навестить и подкормить Нонну Петровну и, главное, привезти в Баку Евгению Николаевну. Вырвалась однажды к сестре и сама Любовь Петровна. Конечно же дала там концерт. Чужой дом, давший приют Нонне Петровне и ее семье, наполнился запахом французских духов, во всех углах появились картонные коробки с продуктами.
Я помню и двор с зарослями малины, и дом, в котором мы тогда жили. В большой кухне по стенам от пола до потолка стояли клетки с мышами. Бабушка и мама брали их из фармацевтического института – мыши нужны были для опытов. Мы смотрели за ними, за что получали продукты и молоко, что было, видимо, необходимым подспорьем. Когда говорят «война» – я слышу мышиный писк и их возню в клетках, а перед глазами – черный блин репродуктора, к которому приникали всей семьей: отец был на фронте…
А приезд прекрасной кинозвезды в тяжкое военное время в Уфе помнят до сих пор, и до сих пор в местной прессе появляются воспоминания очевидцев. В 1997 году, более чем через полвека после тех событий, моя мама получила письмо от дочери хозяйки дома, в котором мы жили в эвакуации в Уфе. Она тогда была подростком. Не могу не привести здесь эти потрясшие меня строки:
«Прежде всего хочу представиться, чтобы Вам не пришлось гадать, от кого это письмо. Во время войны Вы некоторое время жили в Уфе, в эвакуации. Во время войны многие москвичи жили у нас. Жили музыканты из оркестра Большого театра, их дирижер… В 95 году умерла моя мама. Я помню, как Вы с мамой стояли на крыльце нашего флигеля в последний вечер перед Вашим отъездом в Москву, прощались. Помните ли Вы ее? Вряд ли… А вскоре умерла и ее сестра. Уходят из жизни последние пережитки прошлого в хорошем смысле этого слова, а что теперь вокруг – страшно даже подумать… Родители моей мамы приехали в свое время в нашу несчастную страну из Швейцарии. До самой смерти они оставались ее гражданами, и эта страна помогала им, в том числе и посылками. Мама родилась в Москве и в 1932 году приняла наше гражданство. И все. Все мужское население нашей семьи уничтожили в 1937 году. Двух братьев мамы, не успевших принять советское гражданство, отправили на их историческую родину, где они прекрасно дожили свою жизнь… Напишите, если это Вас не затруднит, обо всех».
Судя по всему, мои бабушки оставляли в душе каждого неизгладимый след… Как и в моей…
В 1943 году Любовь Петровна и Григорий Васильевич возвращаются в Москву. Его переводят из Баку, и он возглавляет «Мосфильм». Ее пребывание дома – чистая условность. Она по-прежнему ездит и выступает на всех фронтах. Кинохроника сохранила кадры момента ее выступления в пылающем, но не павшем Сталинграде. В белом армейском дубленом полушубке и ушанке с красной звездой она поет символические в те дни слова: «Не видать им красавицы Волги и не пить им из Волги воды!» Сзади – колонны пленных немцев. Чтобы приветствовать русских солдат Сталинграда, артистка пробиралась через заминированную территорию.