Любовь оживает в саду под зимними вишнями (СИ)

На машины с продовольствием часто нападали. И для безопасной перевозки груза приходилось идти на хитрости – парик, чтоб не провели до дома и не заставили воровать для кого-то, решетки на старой полицейской машине – вроде бы остались с прежних времен. Спрятанные между сидениями коробки. И три стука по груди – как мнимый талисман на удачу. Глупое суеверие, привычка, но, пока – работало, берегло. Люди иногда убивали за бутылку подсолнечного масла. Или за пакет с крупой. Так что, простая на вид профессия Ники, на деле оказалась круче и опаснее шпионской вылазки в Кремль.

На дорогах было пусто. И грязно. Оранжевые кленовые листья мел зябкий ветер и бросал их под колеса. Ника, не торопясь, затормозила у магазина и не торопясь принялась поправлять парик, как вдруг кто-то стукнул по капоту автомобиля.

- Детка, у тебя найдется монетка? – Спросила сухонькая бабушка в зеленом, с поперечными серебряными нитями, платке, и обошла машину, остановившись аккурат у водительской дверцы. Лицо ее было усталым и морщинистым. Никак под сотню лет старушке, подумала Ника и опустила стекло.

- Не найдется, - горько поджав губы, ответила девушка, умолчав о том, что даже если бы и была – бабуле не досталась бы. Уж лучше Вере купить карандаши новые. Если бы те привозили в этот обнищавший и забытый город. И если бы вообще продавались такие «ненужные потребителю» вещи в их «продвинутой и нацеленной на экономический рост» стране. Стране, что вот уж несколько лет как воюет с призраками и заставляет своих граждан убивать друг друга. И голодать. Воровать. Насиловать. Жечь. Попрошайничать.

От мыслей о «режиме» волна ненависти окатила Нику, и она снова перевела глаза на старушку, которая в свою очередь растеряла былое радушие.

- Значится, бросишь подыхать, даже не бросив монетки? – Блеклые глаза недобро прищурились, и бабка с ловкостью фокусника достала из-под плаща деревянную клюку. Потом молниеносно замахнулась и ударила по решетке, точно в то место, где было лицо Ники. Девушка и успела только отшатнуться да заметить резиновый наперсток на конце палки.

- Ну, бабка, ну, даешь. Беги, пока цела, - разозлившись в миг, ответила Ника и распахнула дверцу.

За порчу такой мелочи, как решетка, хозяйка ее по голове не погладит. Да и прошло время почтения старости. Когда каждый день выживаешь, а не живешь, когда работаешь сутками за кусок хлеба, не остается вежливости и смирения. Только желание здорового возмездия И всепоглощающая злость.

Бабка поковыляла прочь, бормоча проклятия и припадая на левую ногу, а Ника вдохнула поглубже и в бессильной злобе покачала головой.

День и дальше выдался насыщенным. В одном из четырех магазинов не оказалось работников, и пришлось возвращаться с коробкой обратно на склад. Там Ника получила выговор за вмятину на капоте, штраф за опоздание на прошлой неделе и долгожданную зарплату – помятую коробку с продуктами: двумя банками сгущенки, несколькими упаковками отечественных макарон и одну с гречкой. Так же там был чай и яичный порошок, сухие дрожжи и четыре купюры по двести гривенников. Получке Ника обрадовалась и заторопилась домой.

Зажигались редкие фонари, освещая дорогу запозднившимся путникам. День был короток. Нике казалось, что только минуту назад еще светило ленивое солнце, чьи лучи уже не грели, а только делали вид, как вдруг – сумерки. Девушка зажгла ближний свет и поднажала на педаль газа. Под колесами хрустели пластиковые бутылки и прочий мусор, но эстетичный вид улиц давно не волновал девушку. Все, что не касалось ее самой и ее дочери – было абсолютно неважно.

Уже показался дом с родными окнами, что украшали кремовые занавески и комната, где так уютно горел свет. Ника заторопилась еще более, забыв, что еще секунду назад думала о причудливости жизни – война, голод, смерть, а чувство счастья вызывает включенное электричество, вода в кране и возможность вытянуть ноги после напряженного, трудового дня. Думая об этом, Ника въехала во двор, вышла из машины и тут…

- Какая приятная встреча, лапушка, - зажав ржавый стилет у горла Ники, протянул долговязый мальчишка.

Он был бедой еще когда в стране все было спокойно. Рослый, не по годам развитый, он пугал Нику отсутствующим взглядом бледных, водянистых глаз. Она жаловалась мужу на распустившуюся ребятню, а тот только посмеивался: «Родная, что за старческое брюзжание – ты сама не намного его старше».

Когда же грянула война, стало не до подростков. И вот.

- Отпусти, - попыталась дернуться Ника, но парень, что был выше ее на целую голову, с легкостью прижал девушку к боку машины.

- Не рыпайся, крошка, - зашептал он ей на ухо и Ника в отчаянии закрыла глаза, как вдруг за их спинами прозвучало насмешливое:

- И вот это, Арсений Аврелиевич, самый перспективный район? Будущее восточного региона? Или мы зашли не вовремя?

Паренек обернулся, а потом и отступил от Ники, она же облегченно разлепила веки.

Напротив них находились двое мужчин. И не столько их вид поразил Нику, как сам факт их наличия тут – в захолустном, недавно прифронтовом, провинциальном городишке.