Любовь оживает в саду под зимними вишнями (СИ)

Лисица его зацепила. Упрямым взглядом, гордой осанкой, уверенной походкой. И пусть смотрела она далеко не детским взором, а скорее бывалым, повидавшим всякое, она не потерялась, не забилась, не закостенела. В ней чувствовалась жизнь. Юная, непередаваемо привлекательная, она приковывала внимание, манила. Насмешливая, чуть снисходительная улыбка на алых губах, заставляла Марка снова и снова бросать вызов, покорять. Копна пшеничных, с золотыми бликами, роскошных волос, делала лицо невинным, и эта смесь заставляла сердце Марка биться быстрее. Он хотел ее до дрожи, до боли. Его ничуть не смущало, что в комплекте с Никой получил еще и Веру. Мелкая была невероятно похожа на мать, и это примирило военного с тем, что он у Ники не первый. Мысль, что кто-то так же целовал, ласкал, зарывался руками в волосы, до него, заставляла Марка сжимать руки в кулаки. И все же, не смотря на напоминание об этом, малышка казалась военному забавной, она не вызывала неприязни. Серьезная, не по годам развитая, Вера совсем по-взрослому складывала губы трубочкой, рассуждая о чем-либо. Марк ловил себя на том, что улыбается, стоит мелкой мелькнуть рядом.

Ника открыла глаза, когда луч осеннего солнца коснулся лица. На мгновение забылось где она, но потом все события нахлынули и захотелось свернуться калачиком, накрыться с головой одеялом, уснуть. А проснуться три года назад. Где Санька еще целехонек, где о войне даже помыслить не могли…

С кухни донесся одуряющий запах кофе и послышались редкие смешки. Ника удивленно повела плечом и отправилась в ванную. Пора явить себя публике, и до этого лучше смыть с себя печаль по несбыточному.

Когда вошла на кухню, картина ей открылась презабавная.

Марк ловко жонглировал четырьмя апельсинами и при этом напевал детскую песенку. Вера же сидела растрепанная, с поджатыми под себя ногами, укутанная в розовый махровый плед по самый нос. Девчушка с открытым ртом смотрела на Марка и изредка пищала, когда апельсин грозил свалиться мимо ладони жонглера. Лучи солнца пронзали комнату, от чего виднелись повисшие в воздухе пылинки. Картина поистине была интересной.

- Доброе утро, лисичка, - пропел Марк и ловко, один за одним, поймал фрукты.

- Доброе, - отозвалась Ника и потрепала дочку по голове.

Вера на появление матери отреагировала вяло – улыбнулась мельком и снова впилась взглядом в Марка. Тот засмеялся и принялся мазать тосты сливочным маслом.

Пока остывал кофе, Ника причесала дочку. Завтракали молча, но в приподнятом настроении. Когда Вера унеслась по своим детским, и понятным только ей одной, делам, Марк сделался серьезным.

- Завтра отведешь девочку в сад. Я оставлю номер, позвони, обговори все детали. Днем прогуляйся по магазинам и купи все необходимое для себя и ребенка. И не спорь, - предупредив возможный выпад, поднял ладонь военный.

Ника не могла найти слов. Впрочем, не особенно-то и искала. Кивнула и принялась пить кофе.

Так и завертелось. Вера пошла в сад, сама Ника стала искать работу, а пока ничего достойного не подворачивалось, занималась домашними делами, много гуляла, в особенности по парку, что располагался недалеко от дома.

Большой город девушке был не по душе. Ей хотелось отгородиться от всех – прохожих, любопытных зевак, лихих водителей на хищных авто…

И хотя парк был не очень-то и уединенным местом – утром и вечером там прогуливались собачники со своими питомцами, в обед молодые мамы с колясками, Нике все равно полюбилось гулять именно там.

В парке имелись широкие асфальтированные дорожки с коваными фонарями у обочин, что так уютно зажигались вечерами; высокие деревянные лавочки с фигурными подлокотниками, на которых действительно было удобно сидеть. А уж сама атмосфера – пряный запах осенних листьев, уютно шуршащих под ногами, отдаленный шелест полуголых крон, порывы прохладного ветра, приносящего обрывки далеких разговоров, в особенности примиряла Нику с присутствием прохожих.

Она не торопясь бродила по аллеям, сунув руки в карманы новенького пальто, уткнув нос в терракотовый вязаный шарф, и думала, думала, мечтала…

Марк не скупился. Каждый день оставлял деньги на видном месте. По первости Ника их не брала – гордость претила. Марк фыркал, и каждый день докладывал к предыдущим по несколько купюр. Когда накопилась приличная стопка, и сумма, от которой у Ники кружилась голова, он в открытую сунул ей деньги и сказал, чтоб дурью не маялась, а одела себя и ребенка. Как-никак зима на носу.

В тот день – когда карман жгла фантастическая сумма, произошло еще одно запомнившееся событие – Ника столкнулась у лифтов с девицей лет двадцати пяти. Та оглядела соседку откровенно презрительным взглядом и даже сморщила нос. Ника, к такому враждебному настрою от совершенно незнакомого человека была не готова, поэтому без обиняков спросила:

- В чем дело, от меня дурно пахнет?

Девица в ответ криво усмехнулась напомаженными губами и вскинула подбородок:

- Да уж не розами. В таких обносках еще моя прабабка ходила. Как только он на тебя позарился? – Девица в недоумении покачала головой и еще раз оглядела Нику с ног до головы.