Любовь плохой женщины

Потом, лежа в своей старой комнате, в своей старой кровати, не отрывая взгляда от двери, она не могла избавиться от мысли, что вот-вот дверь внезапно распахнется — она почти слышала скрип петель — и в проеме появится он. Он будет безмолвно и злобно смотреть на нее, вызывая в ней странный ужас (сквозняк из длинного сводчатого коридора раскачает модели фантастических птиц, свисающие с потолка, и они, дико взмахивая крыльями, клацая, будут разбрасывать по всему потолку невообразимые тени).

Запах турецких сигарет, завиток синего дыма напомнил Наоми о том случае, когда Джеффри стряс пепел с сигареты в ее стакан с молоком в такой манере, которая невинному ребенку казалась столь же многозначительной и грязной, сколь недоступной пониманию.

В один из вечеров Наоми холодно пожелала отцу «хорошего сна» и вспомнила все те страшные «спокойной ночи», все те прощания на ночь, после которых она вновь видела его у себя в комнате: он сидел на ее кровати и водил по накрахмаленной наволочке — вжииик-вжииик-вжииик — ухоженными, коротко обрезанными ногтями.

Она подвергалась не столько сексуальным домогательствам, сколько зловещему, бесконечно тонкому издевательству. И беспричинную вину, стыд, которые она испытывала тогда, сейчас она испытывала снова.

«Вот в чем дело», — говорила она себе, играя с куском лососины — коралловой плотью на изогнутой кости. И сквозь свою задумчивость, как будто издалека, она услышала телефонный звонок, услышала, как Доминик пошел ответить на него. «Неудивительно, что я так неудачлива, — решила она и, сдаваясь, ставя на себе крест, сделала вывод: — Я конченый человек».

— А можно я после обеда покажу дяде Дэвиду Топпера? — заныла Люси. — Топпер, объяснила она, оборачиваясь к Дэвиду с гротескной кокетливостью и неуклюжей игривостью, — это пони. Он принадлежит моей лучшей подруге Джокасте.

«Боже праведный, — внутренне простонал Дэвид, — да она втюрилась в меня!»

— Может, мы все сходим? — ловко выкрутился он. — Заодно подышим свежим воздухом.

— О, вряд ли Наоми интересуют лошади.

Услышав свое имя (похоже, она решила, что Люси обращается к ней), Наоми подняла глаза, взмахнув ресницами, которые до этого покоились на щеках. И на долю секунды ей почудилось, что напротив нее на камчатной скатерти лежат руки Алекса Гарви. (Только это ее любимый унаследовал от своего отца: тонкие, сильные пальцы, крепкую хватку). Сердце ее мучительно сжалось.

— А, Джуин, как дела? — сердечно воскликнул Доминик. — Как ты, мой Июнь? — перевел он ее французское имя на английский. — Все такая же яростная и неприступная?

— Не совсем, — угрюмо ответила Джуин и разрыдалась.

— Ну же, перестань, не надо, — стал уговаривать ее Доминик, — не волнуйся так. Что случилось? В чем дело? Расскажи все дядюшке Доминику. Все факты по порядку. Тебя кто-нибудь обидел? Назови имена.

— Это… это… — беспомощно всхлипывала на другом конце провода Джуин. После долгой паузы, высморкавшись, она в конце концов смогла вымолвить: — Это Вера. Вера Солтер. Помнишь, я говорила тебе? Одна из моих старушек.

— Та, что живет в доме для престарелых?

— Жила.

— Жила? Значит, она умерла? Мне очень жаль.

— С чего бы это? Ты ведь даже не знал ее.

Ее тон был вызывающим. Пусть он только посмеет сказать что-нибудь о том, что время Веры прошло, пусть только предположит, что на все воля Бога или что-то в этом роде. Тогда он узнает всю силу ее ярости.

Но Доминик искренне произнес:

— Я узнал ее из твоих рассказов, Джуин. Правда. Благодаря тебе она стала для меня близким человеком. И в любом случае мне жаль и тебя. И еще жаль, что… что еще погас один огонек.

Он терпеливо ждал, пока ее прерывистое дыхание успокоится. И на всякий случай прикусил язык зубами, чтобы не вырвалась какая-нибудь глупая, неуместная шутка, что случалось с ним в моменты особого напряжения.

— Прости, — сказала она наконец.

— Наверное, с тех пор как мы вернулись из нашей замечательной поездки, тебе жилось несладко, Джу-Джу?

— Да, не очень-то весело, прямо скажем.

— Взбодрись, цыпленок. Постарайся не брать на себя решение всех мировых проблем. Скажи лучше, как Элли понравился хаггис?

— Она не очень распространялась на эту тему. Полагаю, сгоревшая квартира несколько ее отвлекла.

— Надо было сказать ей, что хаггис всегда едят на вечерах Бернса [56].

Ой, сорвалось! Опять он пошутил, и при том неудачно. Доминик смиренно ожидал, что Джуин повесит трубку — и поделом ему! — но к его облегчению она рассмеялась.

— Ты, Доминик, — сказала она ему, — как брат, которого у меня не было.

— Но ты могла бы взять меня. И не говори, что тебе не предлагали. Вообще-то, в настоящее время предложение все еще действительно. Срок действия истекает тридцать первого декабря.

— Значит, до тех пор у меня есть время подумать?