Любовь по-французски

Абен Хамет стоял, опустив голову на грудь, а дон Карлос, Лотрек и Бланка удивленно смотрели на него. Потоки слез струились из его глаз на кинжал, висевший у него на поясе.

– Простите меня, – сказал он. – Я знаю, не подобает мужчине давать волю слезам. Больше я не пролью ни единой слезы, хотя мне многое нужно оплакать. Послушайте меня. Бланка, моя любовь к тебе так же жгуча, как раскаленные ветры Аравии. Я был побежден, я не мог жить без тебя. Вчера, увидев этого молящегося французского рыцаря, услышав твои слова на кладбище возле храма, я принял решение обратиться к твоему Богу и принести в жертву тебе свою веру.

Радостное движение Бланки и удивленный жест дона Карлоса прервали Абен Хамета. Лотрек закрыл лицо руками. Мавр понял его чувства и с душераздирающей улыбкой покачал головой.

– Рыцарь, – сказал он, – не теряй надежды. А ты, Бланка, оплачь навсегда последнего из Абенсераджей.

– Последний из Абенсераджей! – воздев руки к небу, воскликнули Бланка, дон Карлос, Лотрек.

Воцарилось молчание: страх, надежда, ненависть, любовь, изумление теснились в сердцах. Бланка упала на колени.

– Боже правый! – произнесла она. – Ты подтвердил мой выбор, я могла любить лишь потомка героев.

– Сестра! – воскликнул взбешенный дон Карлос. – Вспомните, здесь присутствует Лотрек!

– Дон Карлос, – сказал Абен Хамет, – умерь свой гнев, теперь я всем вам верну покой.

Потом он обратился к Бланке, снова опустившейся в кресло:

– Гурия небес, гений любви и красоты, Абен Хамет останется твоим рабом до последнего вздоха. Но узнай всю глубину моего несчастья: старик, защищавший свой очаг и убитый твоим предком, был отцом моего отца. Узнай также тайну, которую я скрыл от тебя, вернее – которую из-за тебя забыл. Когда я впервые приехал на свою разоренную родину, целью моей было отыскать отпрыска Биваров, чтобы он заплатил мне за кровь, пролитую твоими праотцами.

– Что же, – сказала Бланка, и в ее скорбном голосе слышалось истинное величие души, – поведай нам свое решение.

– Единственное, достойное тебя, – ответил Абен Хамет. – Вернуть тебе твое слово, нашей вечной разлукой и моей смертью воздать должное вражде наших богов, наших народов, наших семейств. Если когда-нибудь мой образ потускнеет в твоем сердце, если всеразрушающее время сотрет воспоминание об Абенсерадже… этот французский рыцарь… ты должна принести эту жертву ради брата…

Стремительно вскочив, Лотрек бросился в объятия мавра.

– Абен Хамет! – воскликнул он. – Не думай, что ты превзойдешь меня великодушием. Я француз, Баярд посвятил меня в рыцари, я пролил кровь за своего короля и, подобно моему восприемнику и моему властелину, буду рыцарем без страха и упрека. Если ты останешься здесь, я умолю дона Карлоса отдать тебе руку его сестры, если же ты покинешь Гранаду, никогда ни единым словом любви я не смущу покоя твоей возлюбленной. Ты не унесешь в изгнание гибельную мысль о том, что Лотрек, бесчувственный к твоей добродетели, постарался воспользоваться твоим несчастьем.

И юный рыцарь прижал мавра к груди с пылом и живостью истинного француза.

– Рыцари, – сказал в свою очередь дон Карлос, – меньшего я и не мог ждать от сынов столь прославленных семейств. Абен Хамет, чем вы докажете, что вы – последний из Абенсераджей?

– Своими поступками, – ответил Абен Хамет.

– Я восхищаюсь ими, – сказал испанец, – но, прежде чем высказать свою мысль, хотел бы видеть еще какое-нибудь доказательство вашего происхождения.

Абен Хамет снял с груди наследственный перстень Абенсераджей, который он носил на золотой цепочке.

Увидев перстень, дон Карлос протянул руку несчастному Абен Хамету.

– Доблестный рыцарь, – сказал он, – я признаю в вашем лице достойного потомка королей. Вы оказываете мне честь, желая стать членом моего семейства, и я принимаю поединок, которого, приехав сюда, вы втайне искали. Если я буду побежден, все мои владения, некогда принадлежавшие вашим предкам, будут вам неукоснительно возвращены. Если же вы не желаете сражаться, примите мое предложение: обратитесь в христианство, и я отдам вам руку моей сестры, которую просил для вас Лотрек.

Как ни велико было искушение, но у Абен Хамета хватило сил его превозмочь. Хотя в душе Абенсераджа звучал голос всемогущей любви, мавр не мог без ужаса подумать о слиянии крови преследователей и преследуемых. Ему казалось, что тень предка восстанет из гроба и упрекнет его за этот святотатственный союз.

– Неужели, – с отчаянием воскликнул он, – я должен был встретить здесь такие возвышенные сердца, такие благородные души только для того, чтобы больнее почувствовать их утрату? Пусть решает Бланка. Пусть она скажет, как я должен поступить, чтобы стать достойным ее любви.

– Возвращайся в пустыню! – сказала Бланка и лишилась чувств.