О, если б вам в любви я все же мог признаться —Что, синеглазая, вы молвили б в ответ?Любовь терзает нас – как от нее спасаться?..Она безжалостна и к вам, – и, может статься,Навлек бы на себя тогда ваш гнев поэт.О, если б я сказал, что в тягостном молчаньеПрошли шесть месяцев неодолимых мук?Нинон, вы так умны, что о моем признаньеВы, как волшебница, проведали б заранееИ мне ответили б: «Я знаю все, мой друг!»О, если б я сказал, что стал я вашей теньюИ, к вам прикованный, живу я как во сне?Вы знаете, Нинон, что вам к лицу сомненье,И на мольбы мои с оттенком сожаленьяВы возразили бы, что трудно верить мне.О, если б я сказал о том, что вам известно,Что ваших милых слов мне не забыть теперь, —Тогда, сударыня, тогда ваш взгляд прелестныйСверкнул бы молнией карающей небеснойИ указали б вы мне, может быть, на дверь.О, если б даже я сказал, что втихомолкуЯ плачу и молюсь, один в тиши ночной, —Когда смеетесь вы презрительно и колко,Ваш ротик за цветок любая примет пчелка, —Пожалуй, стали б вы смеяться надо мной!Но все ж до этого, Нинон, вам не дознаться —Я буду приходить, садиться у огня,И слушать голос ваш, и пеньем упиваться,И вы вольны шутить, смеяться, сомневаться, —Вы не узнаете, что мучает меня!О, сколько разгадал я тайн в любовной муке!По вечерам стою, застыв на краткий миг,Когда по клавишам порхают ваши руки, —Иль вы уноситесь со мной под вальса звуки,В объятиях моих сгибаясь, как тростник.Но только ночь придет и мир угомонится, —К себе вернувшись в дом, завешу я окно,Чтоб без свидетелей достойно насладитьсяСвоим сокровищем – я вправе им гордиться:То сердце чистое, что вами лишь полно.Да, я люблю! Любовь моя вне подозренья,Я никому о ней ни слова не скажу:Мне тайна дорога, мне дороги мученья —И клятву я даю любить без сожаленья,Но не без радости, – ведь я на вас гляжу!И все ж блаженства мне не суждено дождаться!Жизнь или смерть найти у ваших ног – о нет!Как горестно, увы, мне в этом убеждаться!О, если б вам в любви я все же мог признаться,Что, синеглазая, вы молвили б в ответ?[16]Закончив чтение, Эммелина молча возвратила листок Жильберу. Немного спустя она сама попросила у него стихи, прочла вторично и, оставив листок у себя, с равнодушным видом держала его в руке, как это делал незадолго перед тем Жильбер, потом кто-то подошел к ней, она встала и забыла отдать стихи.
V