Любовь по имени Тала

За десяток грустных лет Дора прибыль подсчитала.

И открыв ларец один, справедливо всем раздала. И всяк теперь

Был господин. И хоть ждал вознаграждений люд за годы

Бед, лишений, проклиная свою бедность, поскромней

Желанье было. Но неслыханная щедрость

Всех приятно поразила.

XXVII

Тала слугам помогала, отказавшись

Отдыхать. Удивлялась дочке мать. Как умело собирала

Пищу разную в корзины! Всем работа была в радость, не увидишь кислой Мины. На костре тушилась птица. Но не вся она рубалась, оставлялась

Для кормильца, к кому море зло проявит. Таков закон среди людей,

Милость хлеб всегда оставит. Вобщем, жарили, пекли, урожай

Собрав с полей и пели песни, как могли. Но сложила молча

Тала воду, пищу, всё отдельно. И тихо матери сказала:

«Надо в гору отнести, голодают там наверно.»

Дора

– Тала, милая, прости! Но за козни злодеяний…?

Тала

– Нет! Младенец наказаний своим

Возрастом лишён! Мне был другом в гроте он!

Умереть ведь может гномик, слаб ещё, шалун хороший. Вся

Душа уж изболелась. Пред глазами стоит холмик,

Под которым отрок тощий…

И леди мужа подозвала, в ком

И мощь была, и смелость, и с корзиной отослала.

Но, как пощёчину сей дар приняла с Горалом Крета. И хотела бы

Вендетта вновь сжирающий пожар тёмной ночкой сотворить. Но тогда уж Точно гномам месть пришлось бы ощутить. И осталось им лишь стоном Поминать свой древний клад, как и вкус готовых блюд. Так как плод

Из огородов сами грядки не родят, а в роду сих обормотов не в

Почёте долгий труд. И будут ждать, надеясь дальше, что

Опять на плечи тайно лень усядется, как раньше,

Дабы зажить, как прежде славно.

В лодках всех уже собрали, но толком

Люди и не спали в предвкушенье встреч желанных,

Для родных уже нежданных. Знать не известность впереди ещё

Была причиной скорби. Ведь нет тогда к нему пути коль меняет сердце Хобби. Об этом думалось им тоже, что их оплакали похоже, давным

Давно похоронив. Но может быть и не забыв. И, что в тоске семья

Родная, что статус их в роду не шаток, надежду в сердце

Согревая, везли в свой дом они достаток.

А с воды не счесть голов на народ

Глядят невинно, слыша ласку добрых слов. И Гай

В мальчонку обратился, и хомут в объем дельфина из ремня

Им сотворился. И в него продев веревки, привязав затем за лодки,

Вышел в путь тот караван из шести тяжелых шлюпок.

И был милостив поступок, сменял

Уставших атаман.

Но честь оказана большая.

Сопровождала Талу лишь знать, элита голубая.

А рядовой дельфин черныш, окружив огромной группой, строй держал,

Как на параде. И так, до гавани безлюдной, где все исчезли по

Команде. Только Гай один остался, поприветствовал

Людей, с деткой нежно попрощался

И ушёл, уплыл верней.

Часть II

I

И так бы, вдовствуя, скорбел, жить

Продолжая с этой пыткой, если б в страсти не сгорел.

А помогала деве прыткой в дельце выгодном, бесспорно, тайно мать

Её -Рябая. Так вождя в кругу разбойном звала публика босая. Ни красою дочь Ужасной, ни умишком не блистала, но на редкость была властной. Потому-то И мечтала сердце герцога пленить. Но нельзя завоевать душу верную Супруге, век готовую любить. Только злюки этой мать

Спец была в дрянной науке.

Иметь желая титул в древе да в придачу

Замок «Дивный». Зелье мать прислала деве подливать

В напиток винный. И та, войдя в дом экономкой, женою стала

Через год. Так власть была взята плутовкой, да и несметные

Богатства. И так добрались до высот, взяв

Волю жертвы себе в рабство.

Ведь колдовской испив

Настой, хоть и дневною лишь порой,

Стал видеть в Рэле герцог Дору, но каждый вечер

Нёс им сору. Уж вскоре Чарльз о наважденье догадался ночкой

Темной. И не имела снисхождений, покой бежал от вероломной. Когда б

В покои к ней врывался, обличая в дерзновенье, брать над сердцем силой Власть. Но утром? Вновь в ногах валялся, в ответ найдя одно презренье.

Но раз царила в муже страсть, то делать «Доре»позволял всё, что

Только ей желалось. Но с каждым прожитым деньком, всё

Больше в весе он терял, и жар в ночи сжигал

Огнём, и сил лишала его, слабость.

II

Но видя муки господина, жалел его слуга старик. Когда-то

Друг доверил ему сына, так жить стал в сердце ученик.

старик

–Легендой стала его доблесть.

Портрет с укором осуждая, глядит, тревожа

Мою совесть. И в судьи он конечно годен, коль болен сын,

От тьмы страдая. О, если жив был старый воин! Но я-то жив! Но я-то

Жив! И разве мне он не сынок? Не я ль выхаживал росток? Не мой ли слушал Он призыв, входя в лета свои младые? И не я ль его отцу, дав обещания Святые, на смертном честью клялся одре? Что вырву жало этой

«Кобре», коль зло приблизится к юнцу. Так что ж теперь

Бездействуешь, старик? В тебе состарился и зверь?

Иль сдох уж волк, пройдя путь долгий? Не

Слышен боле его рык… Но слышен

Клятвы отзвук колкий!

Думал он, не отрывая

Глаз с портрета друга боевого. А в голове

Созрел уже приказ собрать корабль для странствия морского.

И повернувшись, шёл ранимый, не страшась беды навлечь. Боец со злом, Теперь уж утомимый, уже извлёк свой ржавый меч. И был кораблик Снаряжён в великой тайне от строптивой. И в ночь вошёл

В покои Бон с учётной книжицей открытой.

Бон

–Мой господин, Вас разоряют. Давно ль смотрели