Любовь под наркозом

– Если честно, у меня болит. Очень сильно жжет и болит там, внизу…Катетер.

Буквально выдавливаю это из себя, заливаясь краской смущения.

Боже, до чего же стыдно.

Глава 7

Еще более неловко и стыдно мне в жизни не было, но сейчас боль реально такая, что уже вовсе не до смеха.

Кирилл Александрович как-то странно откашливается, и подходит ко мне.

– Тебе что не сняли мочевой катетер до сих пор? Утром еще должны были.

– Нет. Не сняли. Наверное, забыли.

Бубню себе под нос, невольно сильнее натягивая одеяло. Как-то колко мне, и неправильно что-ли…В общем, я жутко, просто до предела стесняюсь этого врача.

Сама не знаю, почему. От него веет приятным запахом и мужественностью просто за версту.

Прикусываю губу. Как-то теряюсь я рядом с ним.

Дура. Лучше бы молчала. Сейчас бы не сидела красная, наверное, уже как рак, с горящими щеками.

– Ложись. Давай я сниму.

– Вы? Неет!

Тереблю пальцами край одеяла. Это ж ему туда надо будет смотреть. Еще чего.

– Если не хочешь, чтобы я это сделал, сиди, и жди своего врача до утра.

Кажется, его обидели мои слова.

Доктор уже разворачивается, чтоб уйти, но я буквально в последний момент хватаю его рукой за край медицинской рубашки.

– Стойте! Пожалуйста. Хорошо…Сделайте вы. Это же не больно?

– Нет. Не больно.

В его голосе какая-то сталь прослеживается, и даже раздражение, отчего мне становится еще более неловко. А он с характером. Чисто врачебным. Таким…как черствый хлеб. Сухарь, называется.

– А вы… смотреть не будете?

– В смысле?

– Ну, это, смотреть туда.

Кажется, мое сердце сейчас просто выпадет, и домой поскачет. Мне страшно. Еще ни один мужчина ТАМ не смотрел меня…

А вдруг там что-то не так? Мало ли.

Вижу, как от моих слов Кирилл Александрович поднимает одну бровь. Похоже, я что-то не то сказала, или что.

Я ожидаю, что сейчас он начнет смеяться надо мной, но что-то ему не весело. Мужчина смотрит сейчас на меня, как на…дурочку.

– А как, по-твоему, я должен снять катетер с тебя, не смотря туда, где он находиться?

Пожимаю плечами.

– Не знаю… Глаза закрыть.

– Так все, Ляля. Или я делаю, или терпишь до утра.

Сглатываю. Перспектива мучиться, и лежать до самого утра с этой трубкой между ног меня совсем не привлекает.

– Хорошо! Делайте вы. Пожалуйста. Я не вытерплю до утра.

Слышу шумное дыхание, после чего Кирилл Александрович подходит к раковине в углу палаты, и тщательно вымывает руки с мылом. После промакивает их бумажным полотенцем, достает из медицинского шкафчика стерильные перчатки, надевает их, и идет прямо ко мне.

Замираю. Что-то мне уже страшно.

– Одеяло убери.

Закусываю губу, но слушаюсь. Боль уже просто на грани.

Медленно тянусь к одеялу, и откидываю его, зажмуриваясь.

Боже, как мне стыдно! Кажется, даже дышать перестаю. Я же голая там. Совсем голая перед этим взрослым мужчиной.

Ну и что, что он врач! Он также и мужчина. Взрослый мужчина, от которого у меня почему-то сильно учащается дыхание.

Вздрагиваю, когда Кирилл Александрович подходит очень близко, и прикасается к моему бедру. Не больно. Буквально двумя пальцами в перчатках.

– Ножки шире немного. Не напрягай живот.

Преодолевая просто вселенское уже смущение, делаю, как он говорит.

Вскоре по телу проходит разряд оголенного тока, когда я чувствую, как к нежным складочкам промежности прикасаются умелые руки врача в перчатках. Что он делает, что…

– Аай! Больно. Больно!

Громко вскрикиваю, когда ощущаю, как анестезиолог одним махом вытащил мочевой катетер из меня. Сразу же замечаю, что болеть там стало меньше. Сглатываю. Смотрю на врача, жадно хватая ртом воздух.

– Чего ты кричишь? Не больно ведь. Страху было больше.

Доктор выбрасывает катетер, и снимает перчатки, а я быстро натягиваю одеяло, чувствуя, что щеки уже просто горят огнем.

Странно, почему я так реагирую не него…Он же врач. И, наверняка, ему вообще было все равно, что он ко мне прикоснулся.

– Жечь еще может немного, но болеть уже не будет.

– Спасибо…Вы могли не делать этого.

– Чтобы ты мне на всю реанимацию кричала от боли? Нет уж.

Сухо и холодно.

Поджимаю губы. Понятно теперь, зачем он сделал это. Чтобы я не тревожила других больных своими криками.

– Кирилл Александрович, спросить можно?

– Смотря что.

Он смотрит на меня строго, и я невольно сильнее натягиваю одеяло, стараясь защититься от пристального взгляда врача.

– Геннадий Петрович говорил, что я на операционном столе болтала. Я ведь ничего такого не сказала там? Мне почему-то кажется, я говорила что попало, и даже…в любви вам там призналась.

Невинно хлопаю глазками. Ну, а что? В адекватном состоянии я могла такое сказать только под действием сильных препаратов, и уж точно не при первой встрече с мужчиной.

Я вообще не влюбчива. Ну, по крайней мере, до сих пор не влюблялась ни в кого.

Врач смотрит на меня, и после я впервые вижу, как он улыбается. Мамочки мои.

Боже, какой он…красивый! Лучезарная улыбка просто. Такая, от которой колени бы подогнулись, если бы я сейчас стояла перед ним.

– Тебе не кажется.

Сердце пропускает пару ударов. Что я наделала?!

– Простите, я не…