Любовь под наркозом

Хирург в этот момент как раз заканчивает перебинтовывать мою ногу горемычную. Про пуанты, я так понимаю, пока тоже придется забыть. Но не дольше, чем на месяц. Дольше не имею права просто, иначе вообще, плакала моя академия, но это не мой вариант. Я поступлю. Хоть может еще нога болеть будет, но все равно. Я должна поступить.

– А я откуда знаю? Мне что, делать нечего, ваших родственников оповещать? Бери и звони, рассказывай, что с тобой случилось.

Поджимаю губы. Стыдно, но бабушку надо оповестить.

– У меня нет телефона. Остался где-то в вещах, в которых меня привезли сюда, но их еще не отдали мне. Можете позвонить моей бабушке, пожалуйста? Она, как вы, то есть, пожилая. Ой, ну то есть…

Прикусываю язык. Взяла и обозвала своего врача стариком, вызвав у него недоумение на лице. Блин.

Вижу, как Климнюк снимает грязные перчатки, достает из кармана халата закрепленную ручку и блокнот.

– На. Пиши ее номер.

Быстро беру, и царапаю домашний номер. Да, мне жутко стыдно и неловко, но я должна. Не могу позволить, чтобы бабулечка переживала.

Передаю доктору бумажку с телефоном. Ручку тоже возвращаю.

– Я наберу ей.

– Спасибо.

Хирург уходит, а я бросаю взгляд на свою перебинтованную ногу. Как я вообще так упала…Это ж просто надо уникумом быть.

После перевязки я совсем немного подтягиваюсь выше на кровати. Я одна здесь, и кажется, это не травматологическое отделение. Это больше похоже на реанимацию.

Глава 6

Весь день я лежу в кровати, не вставая. Вся в каких-то трубках и проводах. Кислород мне уже убрали, и в нос больше ничего не дует, но на пальце еще есть датчик, и что хуже всего – катетер.

Нет, тот, что в руке, не беспокоит меня. Другой. Мочевой.

Чуть ли не ору, когда случайно нащупываю его между ног. Боже, какой кошмар. Вообще-то я сама в туалет могла ходить, и после операции тоже.

Трубка небольшая, но длинная. Даже представлять не хочу, что кто-то видел меня между ног, когда его устанавливал. А он видел. По-другому бы не получилось, поэтому я всеми силами надеюсь, что катетер устанавливала мне медсестра.

По крайней мере, когда я была в сознании, я не видела, чтобы тот врач-мужчина что-то делал у меня между ног. Кирилл Александрович. Он рядом был со мной на операции, и говорил со мной. Пусть строго, но и это помогало мне не сойти с ума от страха.

Чувствую себя какой-то развалюхой, хоть мне всего восемнадцать. Не привыкла я что-то болеть. Это просто отвратительное чувство.

Периодически заходят медсестры и колют мне, наверное, обезболивающее, так как вскоре после них боль в ноге отступает.

У одной из медсестер я выпрашиваю немного воды и, наконец, могу утолить жажду, однако, сколько не пью, хочется еще.

Я еще в реанимации, поэтому здесь не пускают посетителей к пациентам, хотя даже если бы и пускали, ко мне никто бы не пришел. Бабушка сильно болеет в последнее время. Ей самой уход нужен, а не мне супчики таскать в больницу.

Корю себя, наверное, уже в сотый раз за глупость. Если бы я не упала со сцены, если бы не перецепилась, ничего бы этого не случилось. Тренировалась бы снова себе сегодня, а не лежала в больнице с перебинтованной поломанной ногой.

В животе урчит. Мне хочется кушать, но встать я пока не могу. Как мне еды достать…Никак.

Насколько я понимаю из слов медсестер, в больнице есть питание, но только для тех, кто в отделениях лежат. В реанимации только тяжелые, обычно без сознания. Меня в отделение травмы должны перевести только завтра. Значит, придется потерпеть. Ничего. Я вообще-то не хрустальная. Не рассыплюсь.

Дальше надо будет Надюше позвонить. Подруга моя лучшая. Попрошу ее хоть орехов мне передать. Хоть что-то.

Я конечно люблю диеты и все такое, чтобы форма для балерины держалась, но голодать как-то не привыкла.

Под вечер в реанимации становиться еще более тихо и жутко. Из разных палат доносится пищание приборов. Кажется, тут лежат особо тяжелые пациенты и я, которая вроде как, уже оклемалась.

Лежать под одеялом довольно жарко, но раскрыться я не могу. Я же голая там! Все еще. Честно говоря, даже не знаю, куда мои вещи подевались все. Меня скорая вчера привезла. Штаны на сломанной ноге разрезали сразу до колена. На мне кофточка еще была, ну и белье, конечно.

Честно говоря, я была в таком шоке после падения, что мало соображала, и только ревела. Когда же в больницу уже привезли, помню, что делали снимок ножки моей горемычной. Дальше сделали какой-то укол, раздели. А после я сразу же поехала в операционную, где увидела его…

Доктора этого зеленоглазого, высокого. Как он назвал меня там в операционной тогда… Солнце? Хм. Улыбаюсь. Мне понравилось. Очень даже.

Кирилл Александрович. Это имя мне быстро запоминается, но лица его я почему-то сейчас припомнить не могу. Только глаза красивые, черные брови и ресницы длиннющие, густые, закрученные. Остальное лицо было маской закрыто.

Он смотрел на меня строго и прямо, так…Ой, Ляля, хватит. Что-то совсем не туда меня понесло.