Любовь под соснами (СИ)

Моя очередь. Моя очередь спать с этим типом, потому что это единственный выход остаться в тепле и возможность получать от него деньги. Мой взгляд упал на его пухлые короткие пальцы и уткнулся в перстень с бриллиантом. Бриллиант полыхнул голубым светом и погас. Иногда украшения еще больше подчеркивают уродство. Я представила, как его руки скользят по маминым покатым плечам, и мне стало тошно. Ему нужно было выбрать какую-нибудь толстуху с двойным подбородком, а не мою мамочку с ее неземной красотой.

— Я чувствую себя подлецом, но не могу больше молчать, — вдруг необычно тихо заговорил Петрович. — Я ведь не виноват в болезни твоей матери. Я делал для вас все, что нужно было. Ведь у тебя же лучшая школа, хорошая одежда и еда? — он заглянул мне в глаза. Я кивнула. — Но мы не женаты, и я не могу… — он остановился. — Нет, Кристина, я буду честен, я не хочу жить с больной женщиной. — он выдохнул. На лбу выступили капли пота. Я по-прежнему молчала. — Есть ли у вас какие-нибудь родственники в Москве, которые могли бы о вас позаботиться?

— Нет, — коротко ответила я и подняла голову. Удивительно, но мой страх вдруг прошел. Сердце выровняло свои удары, а мне даже стало жарко от злости. Ты заботился? Да за все было уплачено. Животное с поросячьими глазками смотрело в стол, разглядывая лежащие на нем собственные руки. На плите закипел суп. Я поднялась и выключила его, а потом уперлась руками на стол.

— Я предлагаю вам сделку. — Наверно, здесь сработал его инстинкт торговца и в его глазках, сменяя удивление, загорелся интерес. — Я буду спать с вами вместо мамы, если вы не выгоните нас на улицу.

— Ты?! — его взгляд опять уперся в мою грудь, нависающую на уровне его лица. Должна ли я снять футболку для пущей убедительности? Тоненький голосок в мозгу запищал, что я погублю себя. — Нет, я не могу. Потом еще посадишь меня. За растление малолетних.

— Зачем мне это? — я опустилась на стул и спокойно продолжила. — Кроме этого, я еще буду готовить и убирать в квартире. Моя единственная просьба, чтобы мама ни о чем не узнала. Вы скажете ей, что любите ее и пообещаете о ней заботиться. — он все еще ощупывал меня глазами, пытаясь понять, стоит ли со мной связываться, когда я предложила поесть супчику.

Он хрипло попросил меня подойти. Я остановилась перед ним. Он положил руки мне на грудь и начал мять ее своими волосатыми толстыми пальцами.

— Сними футболку. Я хочу на них посмотреть.

— Только посмотреть, — удивительно спокойно объявила я. — Все остальное будет после того, как вы дадите мне обещание. — он кивнул.

Момент, пока я снимала футболку и лифчик, показался мне очень долгим. Растянутым во времени. Я осознавала, что еще могу успеть убежать и вернуть все назад. Сказать, что пошутила. Но так же остро я понимала, что не могу позволить нам снова оказаться беженками. Обнаженная до пояса, словно на приеме у врача, я встала перед ним. Искаженное от похоти лицо Петровича стало еще безобразнее, чем обычно. Он рывком расстегнул брюки и вытащил маленький толстый член.

— Возьми его в руку, — прохрипел он. — Я больше не могу.

В воздухе сильно пахнуло потом. Как только мои пальцы коснулись его горячей и склизкой плоти, я чуть не умерла от накатившей волны отвращения. Петрович протяжно застонал, а я ощутила резкий, еще более тошнотворный запах. Оказывается, так пахнет сперма. Его член обмяк, лицо расслабилось. Мне показалось, что впервые этот считающий себя пупом земли человечек почувствовал себя неудобно. Я видела, что он смотрел на меня, но сосредоточила все свое внимание на пятнышках капнувшей на синюю плитку спермы. Так и не застегивая штаны, он протиснулся мимо меня в ванную. Я растерла пятна тапком и стала надевать лифчик. Похоже, я все-таки волновалась, потому что никак не могла застегнуть крючки. А мне не хотелось, чтобы он увидел меня поспешно одевающейся. Нет, скорее испуганно прячущей свою слишком большую для моего возраста грудь, которой я стеснялась. В ванной послышался шум воды, и я поняла, что Петрович принимает душ. Наконец справившись с лифчиком, я натянула футболку и опустилась на стул, уперев голову в руки. В голове теснились разные мысли, но одной из них была та, что я не смогу лечь с ним в постель. Скорее умру от отвращения.

Но мама-то смогла. Ради меня. Значит, и я должна ради нее. Я опустила руки и села прямее. Потом встала и, открыв окно, высунулась в него. Морозный воздух обжег лицо, напоминая, что на улице слишком холодно, чтобы покинуть спасительное тепло и снова превратиться в беженок. Я все еще смотрела в окно, когда услышала его шаги. Петрович переоделся в банный халат. Некоторое время мы молчали, глядя друг друга.

— Так мы можем остаться? — тихо, но внятно спросила я.

Он вздохнул.

— Ты, наверно, считаешь меня животным. Но ты очень сексуальна. Тебе не дашь твоих четырнадцати. У тебя еще… э-э-э… никого не было?

Я нетерпеливо кивнула, ожидая ответа на мой вопрос.

— Как же ты любишь мать, Кристина.

— Так же как и она меня, — парировала я.

Повисла пауза. Наконец, Петрович шумно выдохнул воздух.

— Вы можете остаться.