Любовь Полищук. Безумство храброй

И была актриса, возможно, не одна, была Любовь Полищук, мечтавшая сыграть Маргариту еще до первых инсценировок романа. Она перечитала его несколько раз и вслед за автором повторяла наиболее сильные в ее представлении места из романа: «Боги, боги мои! Как грустна вечерняя земля! Как таинственны туманы над болотами! Кто блуждал в этих туманах, кто много страдал перед смертью, кто летел над этой землей, неся на себе непосильный груз, тот это знает. Это знает уставший. И он без сожаления покидает туманы земли, ее болотца и реки, он отдается с легким сердцем в руки смерти, зная, что только она одна успокоит его».

Сердце Любы едва не останавливалось, когда она читала эти строки. По своему пониманию жизни, по творческим возможностям она была намного выше материала, который исполняла на сцене. Знала ли она об этом? Думала ли? Переживала и страдала ли от этого? Кто скажет? Заметил ее душевные порывы и возможности молодой кинорежиссер Владимир Кучинский – постановщик фильма «Любовь с привилегиями». Не заметили или не хотели замечать другие кинорежиссеры, живущие вполне обеспеченной жизнью, пробавляясь съемками фильмов о гражданской войне, борьбе с кулаками и басмачами, врагами народа, ставившие бледные трафаретные фильмы о Великой отечественной войне, примитивные кинокомедии, фильмы о послевоенном строительстве на уровне ударной укладки бетона и робкого поцелуя героев в конце фильма. Были исключения, картины страстные, полные боли за нищету людей, воевавшие с бюрократизмом и серостью жизни. Но такие фильмы можно было сосчитать по пальцам одной руки. И кто, кроме самой Любы Полищук, думал о ее судьбе, невостребованном в необходимой мере ее таланте? В общем-то, мало кто. В последнее время – Марк Захаров, Эльдар Рязанов… Хотели дать интересные роли. Но ее на эти роли не утверждали киноверхи. На одном из собраний в Театре «Эрмитаж» Михаил Левитин, докладывая труппе о планах театра, перечислил пьесы и авторов, с которыми театр собирается сотрудничать в ближайшие годы. Послышалось: «Мастер и Маргарита» Михаила Булгакова.

– Что? – переспросила Люба.

– «Мастер и Маргарита», – повторил Левитин.

С годами он осознал, что прав был Любимов, назвав его, своего ученика, в большей мере балетмейстером, а не политиком, далеким от социальной темы в пьесах. Но шло время, серьезнел Левитин. Его ум стали занимать Чехов, Достоевский, лучшие зарубежные драматурги, и название спектакля по роману Булгакова он объявил без особых эмоций, в ряду других. А Любовь Полищук вспыхнула, уже загорелись глаза и, чтобы не привлекать к себе внимание других артистов, она, прикрыв лицо рукой, вышла из зала. Ведь роль Маргариты не официально, а предварительно, в разговорах о спектакле, была обещана ей. Люба дала себе установку – успокоиться. Когда еще дело дойдет до работы со спектаклем. И планы часто остаются планами. Увы, такова наша жизнь. Даже индустриальные, не говоря о театральных. И волнений другого рода у нее хватало.

Сначала на горизонте, а потом все ближе и ближе замаячил жених. Дружа с Любой, я почему-то никогда не задумывался о ее личной жизни. Раз-два, не более, видел первого мужа. Нормальный с виду парень. В личные отношения их не вникал, и вообще чужая личная жизнь для меня была запретной для размышлений. Раз, подумав, удивился, что такая красивая женщина ведет одинокий образ жизни. Может, официально числится холостой, а на самом деле…

В 1978 году, когда я звонил ей домой и договаривался о поездке в Новосибирск, чаще всего трубку брал юноша, почти детский голос сына сообщал мне, что мамы нет дома и когда будет. Несколько раз, может всего один, поднимал трубку молодой мужчина с цыганским или южным акцентом – не помню. Говорил уважительно. А сама она в разговорах со мной о своих поклонниках не упоминала. Это понятно. О таких делах чаще говорят с подругами. И вообще года два с лишним моя судьба сложилась так, что я ни разу не виделся с Любой. Но вот как-то стою я на набережной курортного поселка Коктебель, в разгар жары, прячась в тени, под деревом у столовой Дома творчества писателей, и вдруг ощущаю на себе чей-то пристальный взгляд. Поднимаю голову и вижу крупную женщину, беременную, с очень большим животом, а над ним возвышается головка Любы Полищук. Она скользнула по мне взглядом и отвернулась, видимо, не захотела объясняться, и чувствовала себя стеснительно. Ведь последний раз мы виделись в Новосибирске, когда она была стройной и хрупкой. Женщина в положении, подумал я, обычное дело. Теперь года на два выпадает из театральной жизни. О том, кто стал ее мужем, я узнал позднее и не узнать не мог, так как он, как и вся его семья, были старожилами Коктебеля.