Любовь – полиция 3:0

– Я от вас ничего не приму. Никогда! – отрезала она и обратилась к женщине в чёрном: – Можно мне порепетировать пять минут?

– Разумеется, проходите.

Шишликов и Галя вдвоём зашли в пустующий зал. Она устроилась за роялем, а он занял своё место. Следом за ними вошла громогласная Виктория:

– Выйдите отсюда немедленно!

– Возьми повесть, Вика! – переключил он её внимание.

Не сдержав любопытства, она выхватила у Шишликова стопку аккуратно склеенных с одного края белых листов, на первом из которых красовался черно-белый Галин портрет.

Повадки Виктории настолько предсказуемы, что полагаться на них легко. Галя повторила из-за рояля:

– Нам от вас ничего не нужно!

Вика опомнилась и вернула повесть:

– Не надо нам.

Затем она озадаченно спросила:

– А можно здесь фотографировать?

– Конечно, – подтвердил Шишликов, – в первом отделении концерта все фоткали.

Вика выбежала за оставленным в гримёрке смартфоном.

Они остались одни. Она наигрывала небольшие фрагменты, перескакивая с одной темы на другую, и сверкала глазами в сторону Она. Он тихо, нежадно смотрел на Ону и не мог наглядеться. Наверно, это была самая главная минута их встречи, та минута, ради которой Он ехал сюда, ради которой спрашивал благословение. Целая минута с Оной наедине.

Вопреки Оне, вопреки воле Оны и не совсем так, как Он сам того желал, но они остались одни. Пусть на минуту, пусть походя, но это и есть вечность. Вечность не где-то там, за какими-то дверьми будущего, а здесь, именно теперь. Люди оставили их: соблюли невидимое предписание дать им побыть наедине. Он был рад этому. Он не мог и не хотел отступать. Не мог и не хотел отказаться от происходящего. Это даже не в воле Она.

Послышались щелчки – Вика в поисках оптимальной композиции щёлкала Шишликова на фоне играющей за роялем сестры. Он стал поворачиваться к ней и в анфас, и в профиль, выдвигал вперёд рукопись, пересаживался, как просила Вика. Ей требовались доказательства того, что Шишликов посещает концерты. Шишликова причины не интересовали. Главное, что их совместные с Галей фото были востребованы жизнью, что они попадут во вселенскую историю. Это ли не промысел?

Пользуясь тем, что сестра занята игрой, Виктория выбрала момент и тихо попросила:

– Всё-таки дайте вашу повесть. Нам она пригодится в полиции.

Он заулыбался: именно на сестру и был расчёт, именно на её любопытство Шишликов и надеялся, именно так передачу книги и предвидел.

– Да, конечно. Я же для вас её писал.

Гале кричали браво после каждого исполнения. Она была невероятна, она походила на проводника в невидимый мир, в который можно было проникнуть лишь слухом. Мир представлялся необъятным океаном звуковых волн. Она была жрицей, пифией, тактирующей разверстому миру. С кем она была в этот момент? С кем неслась и металась в танце, закатывая глаза, ломая руки и сохраняя при всём этом всю свою детскость?

Скарлатти, Шопен, Бетховен слушали теперь свою музыку под её летающими пальцами. Глупо утверждать, что они писали её не для этой пианистки. Именно для неё были написаны сонаты. Выступление было проглочено в один растянувшийся на несколько произведений миг. Галя с сестрой раскланялись и вышли. Зрители медленно последовали за ними. Что же теперь? Это же не всё! Не конец? У Шишликова с Галей непременно ещё беседа?

Она стоит в окружении поклонниц, отвечает на благодарность и признательность, раздаёт автографы. Иногда смотрит на Она. Но взгляд Оны не задерживается: пробегая мимо, спотыкается, встаёт и спешит дальше. Взгляд не гневный. Он стоит у окна напротив Оны. Между ними четыре-пять женщин, восхищённо благодарящих пианистку за исполнение. Их слова и фигуры сливаются и превращаются в размытый фон.

Она стоит с Оном: женщинам роняет дежурные фразы, а беседует с Оном. Молча, без глаз, без жестов. Ровно, спокойно, тайно поёт: «Приехал. Рада».

Все постепенно расходятся, спускаются вниз. Сёстры в концертных платьях идут в гримёрку. Коридор опустел и затих. На шестом этаже только трое: Шишликов и две переодевающиеся артистки. Первой из класса вышла Вика:

– Уходите. Теперь совсем уходите. Мы только вчера в полиции были.

– Я не для того приехал, чтобы сразу уйти.

Появилась Галя и, не обращая внимания на препирания Шишликова с Викой, начала возиться со своим чемоданом. Вика продолжала:

– Ну раз вы не хотите по-христиански, то будет вам и тюрьма, и штраф, и за повесть ответите.

– Тюрьма? Придётся добавить ещё одну главу.

– Добавляйте. Она по вам плачет. И книгу вашу мы в полицию отдадим.

– Тогда я вам ещё экземпляр подарю.

– Не надо. Вы больной. В лифт вы с нами не сядете.

Командный тон был проигнорирован, и к лифту направились все втроём.

– Не садитесь с нами! Дождитесь следующего! – повторяла старшая сестра.

– Право имею! – отвечал Шишликов.

– Да не разговаривай ты с ним! – вмешалась Галя и первой шагнула в открывшиеся двери кабины.