Любовь – полиция 3:0

– Отправителю! – ухмыльнулся третий чиновник, вышедший на шум со складского помещения. Он краем уха слышал спор и был слегка раздражён.

– Так нет никакого отправителя, то есть Моцарт умер, и я вместо него! – возмутился Шишликов.

Воцарилось молчание: присутствующие пытались вместить сказанное и ждали развязки. Третий чиновник очнулся первым:

– Так это она теперь вернулась отправителю?

– Да, из Койска вернулась! Моцарту! – подтвердил Шишликов.

– А Моцарт, как я понимаю, вы?

– Да он это! Он – Моцарт! – раздалось из толпы.

– Хорошо, давайте ваш паспорт.

Шишликов снова протянул паспорт и посоветовал искать посылку на стеллажах по цвету коробки:

– Она бирюзовая такая. В цветочек!

С облегчением, но без всякой радости он принёс невостребованные подарки домой. В голове уже вертелась мысль самому отправиться в Койск и выяснить всё на месте. Результативность такой поездки была близка к нулю: навряд ли расспросы соседей по общежитию и расспросы прихожан в храме могли дать хоть какие-то результаты – никому никогда просто так Галя свой адрес не оставляла. Мама, с которой Шишликов в последнее время активно делился своими делами по телефону, тоже просила не бросаться сразу в дорогу. Он давно уже не прислушивался к её рекомендациям, но, усмотрев редкую возможность подчеркнуть пользу родительского совета, решил уступить.

Он подал новый запрос в адресный стол и томительно стал ждать ответа.

Профессор

Галя с её постоянными гастролями могла появиться в его городе когда угодно. Вероятность того, что вместо воскресенья она окажется в храме в субботу утром, срывала с Шишликова одеяло, волокла в душ, брила и толкала в церковь оба выходных дня. Каждую субботу он должен был быть готовым к встрече. Высыпаться ему приходилось только в будние дни. Благо у программистов рабочий график гибкий, и на новую работу можно было приходить даже к полудню. В выходные же Шишликов вставал раньше обычного. Если в воскресный день он шёл в храм к Богу, то в субботу Шишликов шёл туда исключительно к Гале.

Получались какие-то ножницы из воскресной веры и субботней надежды, которыми он кроил дни затянувшегося ожидания.

По окончании литургии Наташа со свечного ящика попросила Шишликова не убегать. Она подвела его к стоявшему в притворе пожилому человеку. Им оказался профессор, на лекцию которого Шишликов однажды сопровождал Галю. Он вспомнил, как она тогда без всякого повода высмеяла его музыкальную неграмотность: «Вы хоть что-то поняли? Не скучали?» Теперь Шишликов и профессор предстали друг другу, и Наташа обратилась к последнему:

– Вот вам компьютерный специалист. Рекомендую.

– Вообще-то я программист.

Анатолию Викторовичу перед поездкой на московский симпозиум требовалась помощь в настройке мессенджера, и он пространно приглашал Шишликова к себе в гости. Компьютерный специалист – что-то вроде сантехника из «Афони», но Шишликову было приятно оказаться полезным музыкальному профессору хотя бы таким образом – знакомство с ним почти опровергало Галину насмешку и делало его менее невежественным. Услуга оказалась обоюдной.

По дороге к профессорскому дому слегка рассеянный, но совершенно бодрый духом человек оживлённо вёл сразу две темы: вздыхал о своей неспособности самостоятельно разобраться в настройках программы и восторженно рассказывал о загадочной надписи на музейной вазе, которую ему довелось расшифровать.

Перескакивая с одного повествования на другое и отвечая на встречные вопросы, он вёл Шишликова по тропинкам ботанического парка.

– Когда я увидел представленный мне для изучения древний экспонат, то сразу ахнул! – делился чувством первооткрывателя Анатолий Викторович: – Дело в том, что точь-в-точь похожую вазу я видел в Москве в гохране.

– И вы сразу решили эту загадку?

– Нет-нет, что вы? В таких делах торопиться не следует. Это была только догадка, требующая тщательной проверки и подтверждения.

Терпеливости и усидчивости этого человека Шишликов мог лишь позавидовать. В этом профессор был сродни Гале и сильно отличался от него самого: Шишликов бы на радостях разбил эту вазу. Не специально, нечаянно, но разбил бы. Уже только от хрупкости и беззащитности её – от способности расколоться на осколки. Иначе зачем стоять на краю? Ваза, стоявшая века с нерасшифрованной дарственной надписью, в его мире только и ждала своего часа. Как ваза Аглаи и князя Мышкина, как висящее на сцене чеховское ружьё.

В какой-то момент Шишликов даже вздрогнул:

– А где она находится – ваша ваза?

– Там, где ей и положено быть, – в музее! – отвёл опасность профессор.

Компьютерные неполадки оказались пустяковыми. Анатолий Викторович попросил жену сварить кофе и уселся за фортепьяно. Клавишная музыка была светлой, лёгкой, быстро наполнила пространство квартиры жаждой жизни и в какой-то момент сильно кольнула Шишликова. Ему сразу захотелось как можно скорее отыскать Галю. Волшебные звуки задевали что-то в груди и требовали решительных поступков.