Любовь поры кровавых дождей

— Это мой муж. Пропал без вести. Не знаю, даст о себе знать когда-нибудь или нет. Майор… Служил на румынской границе… Я рано потеряла родителей и жила у тетки в Луге, там мы и познакомились. Я училась в акушерской школе, а он — на курсах комсостава. В сороковом поженились. Когда началась война, я сюда переехала, это дом его отца. Дед и бабка до сих пор тут живут. Свекровь давно умерла, а свекор в партизаны ушел. Сейчас он в тылу врага.

— А какой он человек был? — спросил я, кивая на портрет.

— Строгий. Ревнивый, но справедливый и любил меня очень…

— Ревнивый? Значит, был повод?..

— Как сказать, — Ната пожала плечами, — наверное, был. Я молодая была, красивая, мужчинам нравилась, любила, когда за мной ухаживали…

Она налила мне самогону, лукаво улыбнулась и чокнулась.

— Будем здоровы, за наше знакомство. За дружбу! — уточнила она и опять улыбнулась.

Между нами завязался ничего не значащий разговор. Честно говоря, я все время думал о том, что же нас ждет с Натой в конце сегодняшнего вечера.

Графин был уже наполовину пуст. Ната пила наравне со мной и не пьянела. Я же порядком захмелел и сам это чувствовал.

Я смотрел на все еще не понятую мной женщину, и во мне крепла уверенность, что она безыскусственная и прямая натура, без хитрости и коварства.

В другое время эта уверенность, наверное, обрадовала бы меня, но сейчас почему-то не приносила ничего, кроме какого-то смутного беспокойства. Легкость, с которой мы познакомились, усиливала мои сомнения.

«В чем же все-таки дело?» — мучительно думал я и никак не мог прийти к определенному решению.

«Не похоже, чтобы она, попросту говоря, по мужику изголодалась, в поклонниках у нее не должно быть недостатка. Что ее тревожит, чего она добивается?» — раздумывал я, и чем дальше, тем больше остывал мой пыл.

— Уже поздно, — сказала Ната, — давайте спать. — И, не дожидаясь ответа, подошла к кровати. С молниеносной быстротой свернула два слоя перин, подхватила, как пушинку, и сложила на сундук, стоявший поодаль. Из подушек выбрала две попышнее, остальные перебросила на другую кровать. В каждом ее движении ощущалась сила и ловкость.

Я не без волнения наблюдал за ней.

Глядел, глядел и не выдержал, подошел и обнял за талию. К таким решительным действиям меня, конечно, война приучила. Уж и сам не знаю, как это получается: приглянется мне женщина, все равно, кто бы она ни была и какая бы ни была, руки сами к ней тянутся, чтобы обнять покрепче…

Ната не сопротивлялась, сразу уступила, прильнула ко мне всем телом.

— Тихо! — шепнула она. — Рядом старики спят. Ложись сюда, я сама к тебе приду. — Она осторожно высвободилась из моих объятий и выскользнула из комнаты.

Я сел на кровать и только начал снимать сапоги, как в окно громко и уверенно постучали…

Сначала я вздрогнул, как застигнутый на месте вор. Потом вскочил словно ужаленный. И хотя ставни были закрыты, у меня было такое чувство, будто снаружи следят за каждым моим шагом.

В ту же минуту в комнату вбежала перепуганная Ната. Она метнулась к перинам, брошенным на сундук, снова кинула их на кровать и не попросила, а приказала:

— Быстренько застели покрывалом. Я пойду открывать дверь. Задержу их, сколько смогу, а ты сделай так, чтоб ничего не было заметно, да поживей!

Я всегда терпеть не мог убирать постель. На фронте, между прочим, одно хорошо: одеяло сложишь — и делу конец! Или вечером: под то же одеяло нырнул — и прощай!

«Кто это может быть?» — думал я, поспешно заправляя постель.

Сколько ни отгоняй мысль о незваных гостях, все равно такие минуты кажутся долгими часами.

Я то и дело нервно оглядывался на дверь: боялся, как бы меня не застали за уборкой постели…

Из сеней слышался оживленный гул голосов.

Наконец дверь распахнулась, и на пороге появилась женщина. При входе в комнату она ловким движением плеч скинула ладный полушубок. Передо мной стояла капитан медицинской службы. Женщина-капитан показалась мне такой невероятно красивой, что я от удивления разинул рот. А она смотрела на меня, хитро, двусмысленно улыбаясь, но не двигаясь с места. Видимо, не ждала кого-нибудь тут встретить.

Я уставился на незнакомку. У нее были черные волосы, присыпанные снежком, огромные черные глаза под стрелками тонких бровей и пылающие с мороза щеки. В руках она держала красные шерстяные варежки, похлопывая ими друг о дружку.

— В чем дело, что застыла, почему не заходишь, паралич у тебя, что ли? — послышался знакомый высокий голос, и из-за пушистых волос незнакомки появился петушиный хохол Лысикова. Ушанку он держал в руке, на ходу сбивая с нее снег.

При виде меня он буквально окаменел, должно быть не веря собственным глазам.

— Опять, кажется, невольно занял ваше место, — попытался я шуткой загладить неловкость.

Лысиков не двигался с места. Он словно аршин проглотил.

«Вот вам и грозный капитан! — подумал я. — Других за колючей проволокой держит, а сам развлекается…»

Стоявшая на пороге женщина догадалась, как неприятна эта встреча для меня и для Лысикова. Она сделала три шага вперед с подчеркнуто военной выправкой и, подражая голосу Лысикова, зачастила: