Любовь поры кровавых дождей

Дивился я и самому Семену: он отсутствовал целыми неделями, как же у него сердце выдерживало, как он не боялся, что в один прекрасный день, вернувшись с работы, не найдет тут ни дома, ни матери, ни жены, ни детей? Я ломал голову: почему он не старается перевести своих близких в более безопасное место?

Да, было в безмятежном спокойствии, в стойкости этих людей что-то поразительное и что-то мужественное, я бы сказал, геройское.

Что удерживало их здесь? Почему они не пытались перебраться хотя бы в ближайшую деревню? Ведь не обязательно пускаться в далекое путешествие. Достаточно переехать куда-нибудь за несколько километров, скажем в соседнюю Малую Вишеру, и они уйдут от смертельной опасности.

Но никому из них это, видно, и в голову не приходило. Не только свекрови, но и невестке с грудным ребенком.

Однажды, повстречав на дороге старуху, которая тащила домой хворост из соседнего леска, я спросил словно невзначай:

— Как это вы выдерживаете здесь, в этом пекле?

Старуха ответила мне без всякого колебания:

— Не мы одни под опасностью живем — вся Россия в такой же беде!

Я все же осмелился и спросил ее прямо:

— Почему не переберетесь в более тихое место? Нынче ведь в людях всюду нехватка, особенно в железнодорожниках, работу легко найдете.

Старуха ласково посмотрела на меня своими спокойными выцветшими глазами:

— От своей судьбы никуда не убежишь, сынок. Если нам так на роду написано, найдет нас и в другом месте бомба супостата. А коли не суждено, так сколько бы он их ни кидал, вреда нам не будет… Мой муж вон там под большой березой похоронен, — она показала рукой в сторону леса. — И сын мой тут родился, и внучата мои. Тут и нас пускай похоронят, где мы всю жизнь прожили. Мыслимое ли дело — сорваться с места и бродить по чужим дворам?

Я не стал с нею спорить, но не удержался все же, сказал, что надо бы хоть детей пожалеть.

— Ничего им не сделается, храбрее будут, как вырастут, — отвечала старуха, взваливая на спину вязанку хвороста.

Не раз после этой встречи я думал: ведь если, не дай бог, докатился и до моего родного Саратова вал войны, наши тамошние старухи на том же будут стоять, такова уж выдержка нашего народа!

Но все равно судьба этой семьи тревожила меня.

Однажды утром налетели и на нас два «хейнкеля» и сбросили бомбы.

Посмотрел я на домик стрелочника и вижу: весь он окутан дымом.

Я кинулся туда. Оказалось: тяжелая бомба упала совсем близко, подняла фонтан черной торфяной земли и с такой силой забросала ею белые стены домика, что одна стена его почернела.

Изнутри не доносилось ни звука.

Я ворвался в тесные сени, толкнув с размаху дверь в комнату. Смотрю — Рита склонилась над люлькой и спокойно кормит грудью ребенка.

Увидев меня, она вскочила, поспешно запахнула платье на груди; вид у нее был растерянный.

— Вы живы? — с трудом выговорил я, едва переводя дух.

— Слава богу, — она застенчиво улыбнулась.

— А я перепугался, — признался я, — вон дым какой, дома не видно… Думал, бомба прямо сюда угодила.

— Когда стали бомбить, я как раз кормила Павлика. Отними я грудь у ребенка, он мог испугаться; и я подумала: коли так суждено, лучше уж мне тут погибнуть, у люльки. Но вот… мы оба с ним уцелели… Войдите. Садитесь, вон тот стул чистый…

Из темного угла комнаты смотрели три пары глаз — маленькие девочки лет пяти-шести с любопытством разглядывали меня.

— Ну, мне пора, надо пойти проведать моих ребят, — сказал я, чувствуя, что решительно не знаю, о чем дальше говорить, и направился к двери.

Она пошла следом, провожая меня. Но дверь комнаты сама захлопнулась, и мы вдруг оказались вдвоем в темных сенях.

Я растерялся, видимо, она тоже, и мы в темноте столкнулись друг с другом.

Когда ее крепко сбитое ладное теплое тело коснулось меня, я в одно мгновение потерял голову и, безотчетным движением обняв ее за талию, с силой привлек к себе. Она не противилась, не отталкивала меня, не пыталась вырваться. Напротив того, я почувствовал — сама припала ко мне.

Охваченный жгучим волнением, я, стиснув ее в объятиях, крепче прижал к груди; она обвила мою шею своими гибкими нежными руками и долгим поцелуем прильнула к моим губам… Сознание у меня помутилось, в сердце словно что-то сорвалось с привязи, и, не помня себя, я приник к ней.

Не знаю, сколько протекло времени…

Способность соображать вернулась ко мне, когда она сняла руки с плеч, высвободилась из моих объятий и мягко, но настойчиво подтолкнула меня к выходу. И как только я, повинуясь ей, переступил через порог, она поспешно закрыла за мною дверь.

Я был весь напряжен, шел с таким чувством, словно, как птица, готов был оттолкнуться от земли, взлететь…

Запах ее — смесь молока и миндаля — преследовал меня, кружил голову, я видел перед собой ее серо-синие затуманенные жаждой любви глаза…

Но случилось нечто неожиданное: хотя я все время мечтал о Рите, встречи с нею я стал почему-то бояться, избегал ее…

Отправляясь на обход моих прожекторов, я уже не старался пройти перед ее домом, напротив, норовил как-нибудь пробраться стороной, чтобы лишний раз не столкнуться с нею.