Я за углом — а он меня ждет. Врезавшись прямо ему в грудь, я едва успела среагировать, как он толкнул меня на задницу. Потеряв равновесие, я ловлю себя в последнюю минуту и поднимаюсь на дыбы, намереваясь врезаться головой в нижнюю часть его челюсти. Дать отпор.
Его рука обхватывает мое запястье, и он отходит в сторону, прежде чем я успеваю связаться. Поворачиваясь на подушечке стопы, я поворачиваюсь противоположной ногой, чтобы сбить его с ног. Его рост не менее шести с половиной футов, и большая часть его тела состоит из твердых, как скала, мускулов. Непреклонный и нерушимый. Я полагаю, что это должно замедлить его реакцию, особенно когда я каждый день тренируюсь для атаки.
Но Габриэль всегда на шаг впереди меня. Каждый удар, который я наношу ему, парируется, а не отвечает.
Он закрывает мне рот рукой и бьет меня затылком о здание с такой силой, что на этот раз я могу увидеть целые галактики.
Я царапаю его кожу, хотя он во второй раз ударяет меня головой о кирпич.
Мир становится черным.
Это медленный возврат к сознанию, и в тот момент, когда мой разум просыпается, меня встречает боль. Острая боль в затылке, проходящая через весь череп, вплоть до пульсации зубов. Я дергаю шею из стороны в сторону, даже когда боль усиливается.
Там должно быть страусиное яйцо.
Я пытаюсь нащупать его, но обнаруживаю, что верёвки привязывают мои руки к подлокотникам деревянного стула.
Я уже не первый раз просыпаюсь связанной, но на этот раз, кажется, узы крепче. Моя реакция медленнее.
Я не узнаю подвальное помещение. Тусклые серые стены из шлакоблоков лишены декора, нет окон. Пол окрашен бетоном со сливом в центре комнаты.
У меня пересыхает во рту.
Когда я впервые проснулась в такой позе, это была игра в кошки-мышки между мной и моим парнем. Тот случай, когда я быстро поняла, что никогда не хочу быть жертвой отношений Дом/Саб.
Той ночью я вырвала пушистые наручники, отшвырнула стул в сторону и ушла, даже гул алкоголя в моих венах не заставил меня дать упомянутому парню еще один шанс.
Теперь я не могу позволить себе роскошь уйти.
Вместо того, чтобы паниковать, я отодвигаю эти ощущения в сторону и сосредотачиваюсь на том, что вижу. Веревки грубые, узлы завязаны профессионально и хорошо. Выход только один.
Еще в углу стоит мужчина с ножом, скользящим под ногтями, и демонстративно не смотрит на меня.
— Тебе потребовалось достаточно времени, чтобы проснуться, — шепчет он.
— Ты пел мне колыбельные, пока меня не было? — мило прошу я. — Наверное, это лучший сон, который у меня был за последние несколько месяцев.
Я отказываюсь подавать ему какие-либо признаки беспокойства или сопротивляться веревкам. Я уже их протестировала; они неподвижны.
— Могу поспорить, у тебя прекрасный голос, — мрачно шучу я.
Он пока не смотрит на меня, просто продолжает возиться с ножом в руке, пока на него не попадает тусклый болезненный свет единственной лампочки над головой.
— Хочешь рассказать мне, почему ты следишь за мной? — спрашивает он.
— Неа.
— Ты явно чего-то от меня хочешь. Если ты настолько возбуждена, то тебе нужно было только довести дело до конца, когда я попросил тебя на днях, — он ухмыляется мне, сверкая белыми зубами, его длинные темные волосы скрывают половину лица. — Я даже не буду тебя слишком сильно наказывать.
— Проводить время в твоей компании — уже достаточное наказание. И посмотри, — я дергаюсь за веревки. — Ты уже знаешь меня достаточно хорошо, чтобы понимать, что мне нужно быть связанной, чтобы терпеть тебя.
— Ты всегда такая хладнокровная сука? — он отбрасывается назад.
Я заставляю себя пожать плечами, скрывая вздрагивание от этого движения. — Иногда. По вторникам мне нравится идти ва-банк. Жаль, что сегодня не вторник.
Мы долго смотрим друг на друга, и никто из нас не желает прерываться. Наконец Габриэль отталкивается от стены и останавливается передо мной всего в нескольких футах и достаточно близко, чтобы я могла вспомнить, как от него пахло в клубе.
Мой желудок снова безумно дергается от его присутствия.
— Я недоброжелательно отношусь к людям, которые мне лгут, — предупреждает он.
Я склоняю голову набок. — Я солгала? Ведь сегодня вторник?
— Намеренное хождение вокруг да около — такая же ложь, как и все остальное. Позволь мне прояснить одну вещь,
Должно быть, он просмотрел мою информацию. Я держу свой значок и удостоверение личности в заднем кармане, и мне не нужно ерзать, чтобы понять, что их больше нет со мной.
Я борюсь с ледяным комком в груди, который грозит растаять только тогда, когда Габриэль вступает прямо в мое личное пространство. Нож безвольно болтается между его пальцами, но в нем нет ничего непреднамеренного. Каждое движение, которое он делает или не делает, является обдуманным. Рассчитано.
— Почему ты прыгнула на мой хвост, детектив? — на его полных губах играет намек на жестокую улыбку. — Я не сделал ничего плохого. В любом случае, ты ничего не сможешь на меня повесить.