Я открываю глаза. Лежу ватный…
– Тебя не добудишься, – произносит откуда-то взявшаяся жена, нарядная, накрашенная, – вставай.
Неужели все это только сон? Злой, грубый, черный сон. Неужели все это мне только приснилось?
– Как тебе мое новое платье?
Я все еще тру глаза кулаком. Тру и тру.
– Эх, соня, – сокрушается жена, – ты все проспал. Это же была Вальпургиева ночь, знаешь? Все ведьмы мира собрались в эту ночь на свой шабаш. А ты проспал. Тебе ничего не снилось?
Значит, все это лишь сон, жуткий сон! А мне казалось, все эти чертовы ведьмы поселились в моей душе, чтобы вершить свой беспечный шабаш…
Я рад, бесконечно рад. Я вскакиваю с постели, тру свою лысину, дергаю себя за бороду, чтобы убедиться, что она не сбрита, заглядываю даже в зеркало… Я задор но смеюсь, шучу, целую жену и кружу ее на руках по комнате. Она удивлена, даже озабочена: что случилось?
– Все в порядке!..
Затем вдруг стихаю: я понимаю, что все это только сон. Ах ты, Боже мой! Прошла только ночь, жуткая дьявольская ночь. Неужели все это мне еще предстоит пережить? От ужаса я каменею. Я этого не вынесу…
– Что-нибудь случилось, Андрей?..
Нужно взять себя в руки, взять себя в руки…
Единственное, чего я боюсь, – оказаться провидцем.
Упаси, Господи, от воплощения таких снов…
Нужно круто менять свою жизнь, круто. Дождаться приезда Женьки и тут же всем объявить, всех поставить в известность…
Или позвонить Янке?
Цветы навсегда
Мне чудится: весь вымер мир – зима…
… ведь ты обещал, обещал, – говорит Юля, – ты говорил, что как только у тебя появится возможность…
Наша история, история нашей любви, еще не помнить случая, чтобы я…
Никакая это не обида, не ее прихоть. Не какие-то там ее забобоны. Сказал – сделай! Пообещал – будь добр: полезай, милый, в кузов.
Юля просто заждалась, и вот когда, кажется, выпала свободная минута, она и вспомнила о моем обещании. Вопрос только в том, готов ли я выполнить свое обещание..
Я никогда не думал, что случится то, что случилось потом. Не было ведь никакого землетрясения, ни цунами, никакого извержения вулкана, день как день, ночь как и все предыдущие, что-то, правда, там случилось с Луной – то ли затмение, то ли Она вдруг стала участницей парада планет…
Я понимал: Юля больше не может ждать! И удержать ее здесь было уже невозможно!
Затмение, конечно, здесь ни при чем.
– Итак, – говорит Юля, – итак, значит…
Я притворился, что ищу галстук, (терпеть не могу удавок на шее!).
Никакие землетрясения, никакие цунами и смерчи и даже эти парады планет не в состоянии изменить решение Юли. Я знал это уже много лет, пять или семь, мне казалось, я знал это уже сто тысяч лет. Не помню, что я ей говорил в ту минуту, что-то о трудностях завтрашнего дня, о каких-то там сипульках и курдлях… Да, нам еще надо было…
Помню одно: я всерьез вдруг подумал о нас с Юлей. Вдруг меня полосонула, обожгла эта мысль: я ничем не смогу ее удержать!
Кажется, я говорил ей о значении психологии в отношениях мужчины и женщины, общие фразы об очередном витке совместной жизни, что-то о долге и чести, о собственных достоинствах (надо же!), которые не смог даже точно сформулировать, говорил всякую ненужную дребедень, чушь, просто чушь несусветную, которую говорят любимой женщине, когда та…
Когда что?..
Нутром, шестым чувством я понимал: ее не удержать!
– Говорят, – говорит Юля, – что если точно сформулировать свое самое сокровенное и заветное желание, оно обязательно сбудется.
Я согласно киваю.
– Нужно только дать собственному подсознанию точный маршрут.
Да, – соглашаюсь я, – оно не понимает намеков, здесь нужна ясность.
Собственно, и достоинств-то своих, способных ее поразить, я уже не находил.
– И вера, – говорит Юля, – и вера.
Разве ты потеряла веру в меня?! Я не спрашиваю об этом, вопрос ясно выписан на моем лице, в моем прячущемся от света взгляде…
– И еще решительность, – говорит Юля.
Ей скоро за тридцать. Она – красавица! Ну, прям, вся из себя… Картинка!
Когда она принимает решение, она всегда чересчур тщательно рассматривает левую ладонь с выпростанными донельзя своими милыми пальчиками. Словно вычитывает на этой ладони приказ, выискивая в линиях любви и судьбы и в линии жизни оправдание своей решительности. Будто там белым по черному так и написано: «Сегодня, сейчас!».
– Да, – соглашаюсь я, – и решимость. Сомневающийся ведь подобен морской волне.
То что я делал все эти годы, надо сказать, не покладая ни рук, ни ног, строил, строил… Строил, надо это тоже признать, с ее креативным участием и щедрой помощью, теперь ее не совсем устраивает.
Пирамида!..
То что я придумал, все мы придумали, ее «Геометрия Совершенства» и ее «Манифест», то, что все вместе мы сотворили на этой Земле и по ее, Юлиным, наброскам и чертежам, стало привычном, день ото дня превращаясь в рутину, камни, щебень, цемент, песок, деньги, деньги, молитвы и мантры, уговоры и просьбы, приказания и приказы…
И деньги… Шуршащие банкноты… Или звенящие монеты…
От этого не отмахнешься! Да и придумывать – ее дар!