Любовь? Пожалуйста!

– Сколько всего белого в мире! На каждом шагу: молоко молодой кобылицы, распустившаяся лилия, отрезок Луны, проснувшийся ландыш, младенческий сон, ствол юной березы, молочное мороженное, лебединая шея, подснежники белые вдвойне, потому что они из-под снега, жемчуг, есть снежные кораллы, океанские ослепительно белые раковины, мякоть облаков.. хоть взлети на небо, хоть нырни в океаны… Наконец, снега Килиманджаро!!! Вы были в горах?..

Он не мог тогда закрыть себе рот от удивления: столько белого! А и в самом деле… Ему мир казался причесанным под одну гребенку – серым-серым… Потом Она, как та хрустальная призма, разложила это белое сокровище на все цвета радуги, и потом каждый цвет еще на сто тысяч оттенков (кажется, да Винчи называл их sfumato), и каждый оттенок еще на семь тысяч семьсот семьдесят шесть (7776) … Он удивлялся: почему же не 7777? Не хватило всего какого-то там перламутра. Или бледно-розового (как шеи фламинго). Или сердолика, а может, сапфира?.. Одного-то всего! А может быть, она так задумала? Чтобы было куда потом еще развернуться?

– Ладно, оставлю и для Вас немного…

Она сделала ему одолжение. Он сказал: «Спасибо».

Потом он скажет, что в мире нет ничего белее ее теплых крыльев, белых, скажет он, как одежды Иисуса. И теплых – как Лоно Марии.

И что он так мечтал еще хоть немного (а лучше – всегда!) находиться под покровительством «Ваших надежных и крепких крыльев…».

– Вы же не позволите выпасть мне из гнезда!

Он не спрашивал, а утверждал.

– Вы еще будете восхищены и очарованы красками моих перьев в первом полете, и увидите первый лист на деревце, которое сами взрастили…

Ты, сказала она тогда, называя все еще его на «Вы», не очень-то разбрасывайся своими обещаниями. Я же потребую за каждое отчитаться. И уж спуску не жди. Каждый вексель заставлю оплатить.

Она так и сказала: «заставлю!». При этом он уже понимал: она не то что не прикоснется к нему розгой в руке, она даже не поднимет век на него, хотя коралловый ротик ее и скорчит никому не видимую гримаску: пф… И это ее «пф…» будет как атомный взрыв.

Он все еще не мог вымолвить это труднопроизносимое и неподвластное ему «Ты».